Девушки, согласные на все

P.S. Кассеты с фильмом я забираю. Теперь тебе не до кино, надо готовиться к свадьбе. Заранее прими мои поздравления.

Прощай. Ева».

Внизу страницы она нарисовала ангелочка – такие ангелочки обычно украшают бело-розовые свадебные открытки. И почему-то ангелочек этот, криво нарисованный ручкой, добил его окончательно. Не предательство Марьяны, не внезапно преобразившийся порноактер Валера, не месть оскорбленного Вахновского, не воспоминания об Азии, а именно ангелочек. Филипп столько пережил за последние часы, и теперь – вот это.

– Что вы там копаетесь? – неприветливо спросил его сонный страж.

– Еще пять минут, – буркнул Филипп, обессиленно опустившись на стул.

Нет, не могла она так с ним поступить, не могла. Наверное, она скоро объявится. Она непременно узнает, что с ним случилось, и придет к нему в следственный изолятор. Рассмеется, посмотрит на него, как всегда, восторженно и скажет, что кассеты спрятаны в надежном месте. Что они ждут его возвращения. Вернется Филипп, смонтирует фильм, и…

– Поторапливайся! – Он почувствовал резкий толчок в спину. И индифферентно сказал:

– Да, я уже готов.

…В камере было влажно, темно и накурено – хоть топор вешай. Все узники непрерывно кашляли. Кто-то – глухо и тихо, интеллигентно прикрывая ладонью рот, кто-то – отчаянно и совершенно не стесняясь окружающих.

Этот непрерывный многоголосый легочный хрип превратился в надрывную странную мелодию, не замолкающую ни ночью, ни днем. В самый первый день эта «музыка» раздражала Филиппа, он долго не мог уснуть – из-за чужого кашля, из-за навязчивого запаха мочи и сигарет, из-за того, что вокруг слишком громко разговаривали – в любое время суток. Спали заключенные тремя сменами – по шесть часов. Камера была рассчитана на пятьдесят человек, а находилось в ней почти сто тридцать арестантов.

Потом он привык – человек быстро привыкает к самым невероятным условиям. А еще позже, через несколько недель, даже научился извлекать из тюремного существования некое странное мазохистское удовольствие.

Как и все остальные, Филипп ждал суда. Несколько раз в неделю он встречался с адвокатом – его нанял Марат Логунов. Филиппу тот не понравился – какой-то ушлый, себе на уме. Но другого выхода не было.

Каждый новый день был еще отвратительнее предыдущего. По утрам – однообразный, безвкусный, но ставший привычным завтрак – перловка или остывшая гречка. На обед – жиденькие щи, на ужин – двести грамм черствого хлеба. Все это происходило словно не с ним, Филиппом Медновым. Не с ним, капризно откладывающим лук из тарелки в дорогих ресторанах, не с ним, пристрастно допрашивающим официанта, будет ли масло непременно оливковым. Не с ним.

Однажды адвокат принес ему зеркало. Филипп взглянул равнодушно – и усмехнулся только. И в зеркале был некто чужой – и у этого чужого мужика было худое, отчего-то смуглое лицо с впадинами щек, белые обветренные губы (странно, по камере не гуляли сквозняки, а в клетушке для «прогулок» он находился слишком маленькое время), болезненно-красные щелочки глаз.

– Может быть, возможно заплатить кому-то, чтобы меня перевели в другую камеру? – как-то поинтересовался Филипп у адвоката.

– А что случилось? – насторожился тот. – Обижает кто?

– Да нет. Просто условия невыносимые. Ад. Наверняка ведь можно заплатить кому-то, чтобы перевели в отдельную, платную камеру. Ведь наверняка же такие есть.

Адвокат неприятно усмехнулся:

– Я бы на твоем месте не жаловался. Тебе и так повезло. С твоей-то статьей надо все время быть начеку – опустить могли. Знаешь, сколько лет этой твоей подружке?

– Марьяне?

– Эмме. Той, которая на тебя заявила.

– Сколько? – равнодушно поинтересовался он.

– Четырнадцать только.

– Что-то подобное я и подозревал. Хотя для четырнадцати она смотрелась слишком прожженной.

– Сейчас она выглядит совсем по-другому. Увидишь на суде. Ни грамма косметики, белый бантик в волосах, какие-то дурацкие детские сандалики. Старается произвести впечатление оскорбленной невинности.

– Бред какой-то! – нервно воскликнул Филипп. – Да у нее все тело в татуировках, какая, на фиг, невинность оскорбленная!

– Татуировок нет, – сочувственно вздохнул адвокат. – Это были переводилки. Знаешь, детские такие картиночки? Подростки их очень любят.

Филипп обхватил голову руками – у него невыносимо разболелась голова. Сколько все это будет продолжаться? Пусть ему впаяют по полной программе, лишь бы поскорее состоялся суд! Судебное заседание откладывали уже два раза по совершенно непонятным причинам.

– А Ева? – вдруг спросил он. – Ее так и не нашли? Она могла бы подтвердить, что я никого никогда не принуждал. Все добровольно было.

– Нет, – пожал плечами адвокат. – Скажу по секрету, следователь вообще склонен полагать, что ты эту Еву выдумал. Растворилась без следа.

– Сука! – в сердцах воскликнул Филипп. – С моими кассетами! Она украла их, дрянь.

– Боюсь, тебе они понадобятся не скоро, – вздохнул адвокат.