— Значит мне напротив. Не пугайтесь. Не кусаюсь. Меня Иваном зовут. Да вам мое имя, наверное, ни к чему. Все равно сейчас спать будете.
— Да, пожалуй, — отозвалась Ася, — а вы разве не будете?
— Нет. Мне ехать всего четыре часа. В Бологом выходить. Да вы спите. Черт! Ночники не работают! — встревожился он, щелкая тумблером.
— Не работают. Я уже два часа в темноте сижу.
— А я надеялся почитать… Вот незадача. Ну да ладно. Не буду вам мешать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — прошептала Ася, продолжая сидеть в углу.
Иван молчал минут пятнадцать, а девушка в это время тщетно пыталась представить себе своего попутчика. — Судя по голосу, молод. И тембр очень приятный. Завораживает. Имя у него красивое — Иван. Наверное, и сам ничего. Как жаль, что ничего не видно. Темно хоть глаз выколи, — она протянула согнутые в коленях ноги и поправила одеяло.
— Почему не спите? — снова подал голос Иван.
— Мысли разные в голову лезут.
— В Питер едете?
— Угу. На каникулы, к тете.
— Здорово. Я тоже хочу каникулы, жаль вышел из этого возраста. Я, вообще скучаю по студенческим временам. Вот когда была жизнь! А теперь что? Рутина. У нас такая веселая компания в свое время была… Я в МАРХи учился. Так здорово, весело. Все время что-нибудь устраивали. То капустники, то конкурсы, то на раскопки ездили. Вот это была жизнь! Я вам не мешаю?
— Нет, нет! Что вы! Рассказывайте. Мне интересно.
— На третьем курсе я влюбился, — Иван вздохнул.
— Неудачно? — послышалось из другого угла.
— Да как-то не сложилось. Студенческие браки не долгие. Хотя не у всех. У меня вот не получилось. А вы вероятно не замужем?
— Нет. Еще не успела. Нет моей половинки.
— Не торопитесь. Всему свое время. Хотя… что я вру? Торопитесь! Торопитесь! — внезапно звонко прозвучал его голос. — Юность так быстро проходит. Если не успеешь взять во время, можешь не получить вовсе. Хотите всего! Желайте! Добивайтесь! Пробуйте! Не экономьте свои желания! Это как у Хлебникова –
Все берите! И облака и небо! И жизнь эту берите! Сейчас! Всю. Без остатка! С возрастом чувства притупляются. Только в юности можно так любить! Так чувствовать! Мы как бы с возрастом остываем. Я только сейчас это понял…
— Но вы же, судя по голосу, не старый, а говорите как …
— Старик? Да нет же. Вы меня не поняли. Мне двадцать девять. И я уже другой. Просто всему свое время. Время разбрасывать камни и время их собирать. Я, вероятно, приближаюсь к времени жатвы. Мужчины живут меньше женщин. Половину пути я, по всей видимости, уже прошел. Да я не о смерти! Слышу, слышу, что вы собираетесь возмутиться. Бог с ней со смертью! Я о чувствах, эмоциях…
Прошел час и уже не Иван говорил, а Асю нельзя было остановить. Перед совершенно незнакомым человеком она выплеснула все. И детские обиды, и радости, и надежды. Темнота как будто их сблизила и убрала барьер непонимания, обычный между чужими людьми. За несколько часов было рассказано так много… А они торопились и торопились все рассказать друг другу. Как будто это что-нибудь значило. Как будто если что-либо упустишь это будет иметь решающее значение. А если так, то что-то потеряется, погибнет, исчезнет.
Оказалось что у них много общего. Это было так странно. Совсем посторонние люди, которые за отсутствием света даже не видели лиц друг друга, стали почти родными. И когда проводник тихо постучал в дверь купе и Ивану надо было выходить, Ася чуть не разревелась. Она судорожно шарила по сумке в поисках ручки. На обратной стороне билета, она насколько могла четко вывела свой телефон и, протянув руку наткнулась на лицо Ивана. Прикосновение ее обожгло. Он взял ее руку и провел по своей щеке, с начинающей проступать к утру щетиной. Потом пересохшими губами дотронулся до подушечек Асиных пальцев и прошептал: — Я позвоню.
Свет так и не дали. Иван растворился в темноте, оставив ее растревоженной и немного несчастной. — Сон. Это был просто сон, — думала Ася, сидя в пустом купе. Она открыла штору и увидела, что ночная мгла начинает отступать, а утро цвета прокисшего молока заступает на вахту.
Поездка ожидаемой радости не принесла. Вера Павловна всячески изощрялась, пытаясь ее развеселить или хотя бы развеять. Удавалось ей это, честно говоря, с трудом. Воображение рисовало перед Анастасией сказочного принца и Русский музей больше ее не интересовал. Она рвалась домой. — В Москву, в Москву, — словно рефрен бились мысли-птицы.
Обратно она доехала без приключений. Купе на этот раз было укомплектовано и толстая, не очень приятная тетка громко храпела лежа на спине.