Дездемона умрёт в понедельник

Самоваров кивнул с набитым ртом. «Перестань, быдло, жевать», — приказывал он себе, но не мог остановиться и совал в рот кусок за куском.

— Надо потихонечку там покопошиться, разузнать, что к чему. Потому что хороший человек пострадать может, — весомо проговорил Кучумов.

— Какой хороший?

— Карнаухов. Геннадий.

— Да, я слышал, его задержали, — снова закивал Самоваров.

— Выпустили уже! Он чего-то там в прокуратуре нашумел. Следователь — парень неглупый, понял: расстроен человек смертью жены. Они ведь женаты были с Таней, знаете?

— Угу.

— Но не в этом дело! То плохо, что алиби у него нету. Вернее, вообще неизвестно, где он той ночью был, что делал. Сам никому не говорит ничего. А почему — не знаю.

— Возможно, он и…

— Нет! — отрезал Кучумов. — Не он это. Я с ним виделся, и он сказал: «Не я». А мне он не соврет.

— Да-да. Я знаю, вас уважает творческая интеллигенция. Вы любите театр… — светски улыбался Самоваров, борясь с губительным ароматом следующего блюда.

— Плевая я на театр! Ты пойми: мы с Генкой со школы дружим. Оба ведь из Прокопьевска, и дома рядом были, и все такое прочее… Потом как-то разбрелись, разъехались. В восемьдесят восьмом я в Ушуйск приезжаю — а он тоже тут. Артист! Опять сошлись. Мужик он классный. Хороший мужик. Рыбак. Вот и стал я спонсором, только слово другое есть, на «мэ»…

— Меценатом?

«Так-так! Ну, понятно теперь, чего это Мумозин, гордый, как тетерев, терпит Геннашины трепки. Денежки-то отсюда! Царские шубы, гарнитур «Отелло»!» — позабавился Самоваров. Ему вдруг симпатичен стал толстошеий водочный хан, и сделалось интересно. Даже то, что Кучумов перешел с ним на «ты», не обижало. Видимо, ему так привычнее.

— А, собственно, я вам зачем? — спросил Самоваров. — Вы большой человек, все у вас здесь в руках. Стоит слово сказать, и — не знаю уж, приятно вам это слышать или из деликатности неприятно — все встанут навытяжку.

— Не могу я. Не то время.

Андрей Андреевич испустил шумный пневматический вздох, наполнил свою стопочку и, даже не предложив Самоварову, выпил залпом.

— Не могу я сейчас! Свои дела, свои заботы… Вот ты сейчас хорошо про глушь сказал. Этот город я из глуши вытащил! Я! Со спиртового заводика начинал, А как из грязи чуть заблестело, так и полезли нетские. Концерн «Водка Сибири». Может, слыхал? А еще пуще москвичи. Не суйся, мол, с ушуйским рылом в калашный ряд. Москвичи особенно народ бешеный. Мешаю я им, вот и гадят на всех уровнях. Пикеты нанимают, блеют каждый день по телевизору, что я природу сгубил. Налоговая, ментовка, пожарники, санэпидстанция — веришь — из ворот не выходят. А еще начали какую-то пакость с моей наклейкой подпускать — вот, мол, я не только мхи да лишайники потравил, но и народ извожу! А алкаши рады без ума — продают-то по дешевке!

— Да, да, да! — оживился Самоваров. — Мне как раз такая дрянь попадалась.

— Вот видишь! А где покупал?

— Соседи по квартире угощали. Я узнаю, где они берут.

— Узнай! Мои ребята разберутся. Война! Навоз мне в Пайду, в речку, откуда воду берем, по ночам спускают Народец больше теперь продажный, на все готов. Дело на меня «зеленые» открыли — иск от имени мхов и лишайников. Э-э-эх!

Андрей Андреевич снова вздохнул, опять налил и аккуратно сглотнул кучумовки. Пил он благородно, это Самоваров уже отметил, а мог бы, судя по комплекции, стаканами глушить.

— И вот особо суетиться насчет Генки мне сейчас не с руки. Конечно, есть у меня своя служба безопасности, и неплохая. Но ребята по нашим, по коммерческим делам специализируются. А тут театр! Это же дурдом — извини, если обидел. Нормальному человеку не подступиться. Да ты не волнуйся, ничего особенного мне не надо.

— Я не волнуюсь, просто не понимаю пока, чем могу быть полезен, — уточнил Самоваров.

— Дело нехитрое. Конечно, если до суда дойдет, дам адвоката хорошего — я уж и предлагал сегодня Генке. Но пока не надо. Главное вот что: не Генка это сделал. А кто? Театральные это делишки. Вечно у них страсти-мордасти. Ты сейчас там идишь, а изнутри видней — народ театральный болтливый. Может, кто что знает, кто видел чего, слышал. Мы-то не знаем даже, к кому подступиться. Следователю ни один ни фига не скажет, а своему человеку… Помышкуй! А я хорошо заплачу. Не в рублях, конечно.

Опять! У Самоварова от изумления грибок булыжником застрял в горле.

— Только намек дай, в чем там дело, и — главное, кто. Потом уж мы сами раскатаем, — гудел Кучумов. Он еще ниже пригнул шею и заговорил на полном, не терпящем возражений серьезе:

— На театр я плевал, Генку жалко! Да и мой интерес тут есть. Болтают, что у меня было что-то с ней, с Таней. Развозят теперь, что это я ее грохнул. У журналистов мозги тараканьи, чего только не наврут, если им заплатят. А сейчас желающих меня в дерьме утопить полно. И вот пожалуйста: пишут, что Таню по моему приказу убрали. Как Мерилин Монро. Вроде знала она много про мои якобы махинации да про дома на Лазурном берегу. Шантажировала она, видишь ли, меня. Вот я и велел ее загасить. Уже в двух газетенках это читал! Так и называется — «Ушуйская Мерилин Монро». И фото ее. И мое рядом! Сволочи!