Дездемона умрёт в понедельник

— Убирайся! — повторила Таня и выключила телевизор.

— Куда? — глупо спросил Владислав.

— Куда хочешь. Я не знаю, откуда ты пришел.

От неожиданности Владислав чуть не заревел. Таня была старше его, а от любви сделалась еще старше. От любви и от мучений последних этих месяцев. Он только теперь это понял. Он раньше думал, что она просто девочка с длинными ногами, а оказалось, нет, это совсем незнакомая взрослая женщина. И она говорила: «Убирайся».

— Поздно уже, — попробовал он упрямиться и кивнул в сторону окон. Окна и в самом деле были черные — ничегошеньки в них не видно, кроме ослепительного пятна люстры и отражения комнаты.

— Ничего, — спокойно ответила Таня. У нее совершенно каменное лицо, он теперь только заметил! Раньше ее лицо совсем его не занимало. У нее много было другого занимательного. Теперь он пожалел, почему в лицо никогда не смотрел. Он ничего в ней не понимал!

Таня все так же стояла у притолоки и невозмутимо смотрела, как Владислав собирает свои вещи. Сборы не ладились. Сначала он опрокинул и пролил в пакете, среди лучших своих одежд, пенку для волос, а потом еще и выронил в ванной флакон туалетной воды. Флакон разбился, и густой знакомый одеколонный запах поплыл, напоминая об их общем жарком безумии. У бедного Владислава затряслись руки.

— В конце концов, что случилось? — догадался он спросить и попробовал даже заглянуть в ее серые, нерассмотренные раньше глаза.

— Я не знаю, — печально вздохнула она. — Я шла сюда и очень любила тебя. А потом сделалось в одну минуту… Как тогда, на пляже, только наоборот. Больше никогда сюда не ходи. Не приближайся ко мне!

— Но я не смогу! — воскликнул он щенячьим голосом, о котором жалел потом всегда. — Я тебя люблю!

— Нет. Не любишь. И не вздумай ко мне приходить! Я дяде Андрею скажу — и тебя отвадят.

Несчастный Владислав вышел в холод и ночь, волоча пухлые пакеты. На полпути к остановке один пакет разорвался, оттуда посыпались тубы, какие-то тряпки и в том числе знаменитые белые плавки. Они показались Владиславу страшно противными и были чуть ли не причиной сегодняшнего унижения. Он долго их втаптывал в пыльный ноябрьский снег. Пытался топтать и пластиковые тубы, но те задорно отскакивали, и он разразился совершенно детским плачем, бесслезным и безудержным. Он побежал было дальше, но вернулся и собрал недодавленные тубы.

Больше с Таней Владислав не встречался, однако нельзя сказать, что не виделся. Через неделю он купил билет и пошел в театр. До этого он никогда не видел Таню на сцене и теперь даже не узнал — лицо было загримировано, а платье длинное, так что и знакомых ног не видно. И голос такой громкий… В антракте он ушел. Он и в самом деле никогда ее не знал.

— Ведь я ни при чем? — повторял Владислав. С него до сих пор не сошел еще загар, приставший в июне, когда Таня бросила в него платьицем. Теперь не было ни солнца, ни безумия, ни Тани. — Я ведь ее любил? И почему так вышло? Может, тогда фильм этот дурацкий подгадил, что по телевизору шел? Там все было «говнюк» да «говнюк». А я ее любил. Я и в театр пошел, чтоб сказать, что я ничего такого… ну, не знаю, даже и не выговоришь… Я еще думал, может, это случайный бзик у нее случился, настроение плохое?.. В театре она совсем другая была. Я вообще-то театры не очень… Постеснялся даже подойти к кому-нибудь из ихних, к бабкам этим в халатах, и спросить, где мне ее найти… Не вышло… А скажите, в шоу-группе у меня есть шанс? Теперь боюсь, что косо будут на меня смотреть… из-за нее. Подозрительно все улыбались, когда я показывался (это кастинг называется). По-вашему, есть шанс?

— Зайдите и спросите, — ответил Самоваров. — Вы к танцорам хотите?

— Нет, — ответил Владислав. — Просто под музыку двигаться. Сначала в костюме, потом в плавках. Этюд такой под музыку.

«Ага, в стриптиз навострился! — догадался Самоваров. — Там-то ему и место. В белых плавках. Может, даже талант наконец хоть какой отыщется».

— Понимаете, мне очень на работу надо, — вздохнул Владислав. — Но не хочется заниматься чем-то нудным, неинтересным. Надо, чтоб хоть чуть-чуть нравилось… А в «Кучуме» классно!.. Мама замуж выходит и мне обещает квартиру снять, если я где-нибудь задержусь в приличном месте.

— В «Кучуме» очень прилично, — согласился Самоваров. — И шоу впечатляет. Кстати, вы мне телефон не дадите?

— Мой? Два — сорок четыре — тридцать.

— Да нет, Таниной квартиры, — невинным голосом перебил его Самоваров. — Там сейчас наши ребята работают, мне связаться надо.

Владислав засуетился:

— Я не знаю… Она сама всегда сюда звонила. Мне не приходилось! Господи, как же вам помочь? В театр позвонить? Может, там скажут? Или у них рабочий день уже кончился? Даже не знаю, как помочь… Вы Андрею Андреевичу про меня что скажете? Я ни при чем ведь?

Самоваров важно промолчал и глянул на часы. Около пяти. Спектакль в полседьмого. Да, прекрасный возлюбленный звезды Ушуйского театра ни черта не смыслил в театральной жизни. Рабочий день в театре кончился! Никакой актрисы он действительно не знал.