Дезертир

– Ну и гадость! Нет, не поможет… Мне надо искупаться в спирте… Нет, и это не поможет… Простите, ради бога! Только не прогоняйте! Не могу никого видеть, кажется, все уже все знают, тыкают в спину пальцами… Господи, как это омерзительно!..

Я закурил и отошел в сторону. Что бы ни случилось, ей следует выговориться. Иначе будет еще хуже. Было ясно – она на пределе, еще немного, и нервы не выдержат…

Внезапно Юлия рассмеялась – нервно, хрипло:

– Никогда не думала, что все это так мерзко! Мне казалось, что профессия врача все же делает людей более… Не знаю, циничными, что ли? А я – как горничная из хорошего семейства…

Смех оборвался, девушка застонала и внезапно закрыла лицо ладонями.

– Наверно, это называется истерика… Франсуа, пожалуйста, не смотрите на меня! Я, конечно, зря сюда пришла, но мне стало страшно, я не могла…

Она резко встала, подошла к окну и, рванув ставню, глубоко вздохнула.

– Душно… Вы что, никогда не проветриваете? Что вы за человек, Франсуа Ксавье! Иногда вы так можете разозлить…

Я не сдержал усмешки, благо девушка стояла ко мне спиной. Пусть говорит!

– Ладно, слушайте! – Она вновь присела и, схватив ни в чем не повинную папелитку, бросила ее обратно в коробку. – Все равно я должна кому-то рассказать, можете, если хотите, смеяться – только потом, не при мне. Наверно, со стороны это действительно смешно. Горничная впала в истерику…

Она помолчала, затем резко мотнула головой:

– Ладно, слушайте исповедь горничной! Альфонс мне как-то читал одну пьесу, немецкую, кажется. Очень похоже! Только я не умею произносить монологов… В общем, так. Я говорила с Дантоном, говорила с Шометтом… Знаете такого?

– Прокурор Коммуны, – кивнул я. – Кажется, он не любит гражданина Дантона.

– Не любит… Но сказал то же самое, только не так вежливо. У Альфонса нет ни малейших шансов. Никаких! Понимаете?

Она перевела дыхание, схватила кружку, но тут же отставила ее в сторону.

– Нет, пока не буду. Слушать исповедь пьяной горничной будет совсем омерзительно… Тогда я спросила, что можно сделать. Странно, но гражданин Шометт был очень откровенен. Он сказал, что единственный шанс – отложить процесс. Если Альфонса не будут судить вместе с остальными, то пройдет еще несколько дней, может, недель. О нем могут попросту забыть. Многие бриссотинцы сидят уже полгода, их не трогают…

Я вновь кивнул: кажется, Вильбоа упоминал об этом. Но не все из друзей Бриссо были знакомы с убийцей Марата…

– К сожалению, список уже утвержден. Чтобы его изменить, нужно решение какого-то из комитетов…

И это было известно. Более того, на это я и делал расчет.

– Тогда я вспомнила. У отца был знакомый, его сын сейчас – довольно известный политик. Он… Нет, не буду! Кто он, не так важно, но это в его силах. Я пошла к нему…

– Он требует денег? – понял я. – И много?

Она улыбнулась – жалко, растерянно.

– Денег? О чем вы, Франсуа? У вас плохо с воображением! Деньги ему не нужны, он человек очень богатый, хотя и якобинец. И, между прочим, дворянин… Не понимаете?

Я понял, все понял. Богатый, преуспевающий, ему не нужны деньги… Да и какие деньги у доктора Тома?

– Горничная пришла к графу просить пощады для своего жениха… Кажется, в той пьесе было именно так. Ну, а граф… Нет, граф, по крайней мере в той пьесе, все-таки удостаивает горничную целого монолога, а этот… Этот не стал зря тратить времени. Он засмеялся и просто приказал мне раздеваться…

– Хватит, – не выдержал я. – Юлия, не надо!

– Нет! Я должна… Я не могу держать это в себе… Надеюсь, вы все забудете, Франсуа, – и меня, и то, что я говорю, но я должна… В общем, горничная не решилась спорить с графом. Граф обещал… Твердо обещал, если она будет покорной. Что ж, горничная была покорной – очень покорной, а граф оказался чрезвычайно изобретателен. А потом к графу зашли друзья…

Она резко наклонила бутыль, грапп полился на стол. Я поспешил подойти, но Юлия дернула рукой:

– Не надо… Потом. Я не очень понимаю, что делаю… Знаете, я лечила одну проститутку из Пале-Рояля, она любила откровенничать, так что могу сравнить. Я хуже проститутки, они не позволяют такое. Во всяком случае, не все и не всегда… Этот… Этот тип живет на пятом этаже; когда они сделали, так сказать, перерыв, я подошла к окну и хотела броситься вниз – голой, как была. Но я надеялась, что он все-таки поможет. Я не могла даже умереть! Вы понимаете, Франсуа, что такое, когда нельзя даже умереть?

– Да, – вырвалось у меня. – Понимаю!

– Нет… Не понимаете, Франсуа Ксавье! А кончилось все не как в трагедии, а как в водевиле. Когда их фантазии иссякли, мне надавали пощечин и выкинули за дверь, а вслед кинули одежду. Вот и все. На прощание этот молодой человек посоветовал мне отдаться Сансону. Сказал, что у меня теперь есть некоторый опыт. Ну, а если я пожалуюсь, то он для начала сдаст меня в полицию, и там меня высекут. За проституцию. А если не уймусь – отправят в Консьержери…

– Как его зовут? – Я встал и подошел к вешалке, где висел плащ. – Его имя?

– Вы его убьете? – На лице Юлии мелькнула горькая улыбка.

– Да, – кивнул я. – Убью…