Дезертир

Перед нами была дверь склепа – полуоткрытая, перекошенная, чудом держащаяся на одной петле. След поднимался по засыпанным снегом ступенькам и исчезал за порогом.

– Я захватила фонарь, – девушка деловито расстегнула саквояж, но я покачал головой:

– Не сейчас. И разговаривайте шепотом.

Недоуменный взгляд из-за очков я проигнорировал. То, что уцелело от моей памяти, уже подсказало: такая дверь опасна. Из-за дверей стреляют. Из-за дверей могут ударить стилетом. Похоже, не первый раз – и не второй – приходилось стоять на таком пороге.

Я поднимался по ступенькам медленно, стараясь ступать след в след. Из-за двери пахнуло сыростью и гнилью. Я прислушался. Тихо, очень тихо. Но эта тишина мне почему-то очень не понравилась, и я решил ждать. Прошла минута, другая…

– Гражданин Люсон! – девушка дисциплинированно перешла на шепот, но я предостерегающе поднял руку. Ждать, ждать… Что-то там, в мертвой темноте старого склепа, не так!

И вот наконец я услышал… Легкий шорох, словно кто-то поскреб пальцами по камню. Стон – негромкий, полный боли… И я понял, что опоздал.

– Эй! – крикнул я, на всякий случай отодвигаясь от двери. – Гражданин Вильбоа!

Ответа не было, но затем вновь послышался стон – такой же тихий, безнадежный…

– Фонарь! – я резко обернулся, ругая себя, что так поздно спохватился. – Я вхожу первым! Пошли!

Но вскоре стало ясно, что предосторожности излишни. Все, что могло случиться за этими мрачными стенами, уже случилось.

Два надгробия, старые, из темного камня, с уродливыми ангелочками по углам. Огромное распятие на противоположной стене. Разбитые цветные стекла в узких стрельчатых окошках. Этот дом мертвых давно не приводили в порядок. Свет фонаря скользнул по полустертой латинской надписи. «Anno Domini…» Но разбираться, в какое лето Господне упокоились хозяева склепа, не было времени. Смерть снова посетила эти стены.

Тело той, которую я встретил у кладбищенской стены, – обнаженное, со скрюченными пальцами широко раскинутых рук – лежало возле дальнего надгробия. Тело – но не голова. Голова пристроилась поодаль, свет фонаря отразился в широко раскрытых глазах…

Мне не солгали. Актриса по имени Мишель погибла на гильотине три дня назад.

Но не все в склепе были мертвы. Гражданин Шарль Вильбоа лежал на пороге, прижимая руку к груди. Темная лужа крови медленно растекалась по полу, исчезая в щелях между каменными плитами.

– Отойдите!

Голос гражданки Тома звучал настолько решительно, что я и не подумал возражать. Осторожно переступив через кровавое пятно, я подошел к мертвой женщине. Да, это она. Мертвый рот скалился, кончик почерневшего языка выглядывал из-за белоснежных зубов, словно отрубленной голове стало отчего-то весело. Я мельком отметил, что страшная рана на шее давно почернела и засохла. Да, все верно. Та, которую звали Мишель, погибла не здесь – и не сейчас.

На обнаженном теле ничего не было, кроме маленького серебряного крестика. Я взглянул на ступни – снег, облепивший ноги, еще не успел растаять…

– Помогите его поднять!

Я поспешил ко входу. Гражданка Тома героически пыталась приподнять раненого. Вдвоем дело пошло быстрее. Я хотел спросить, что с ним, но тут неровный свет фонаря осветил резную рукоять. В груди парня торчал нож – слева, где сердце…

Девушка уже возилась в саквояже, доставая корпию, сверкающие сталью хирургические принадлежности и какие-то стеклянные баночки. Я принялся осторожно расстегивать промокшую кровью рубашку.

– Не вздумайте трогать нож! – резко бросила гражданка Тома. – И вообще, лучше подумайте, как нам достать экипаж. Его нужно доставить в больницу.

Я решил было не спорить, но взглянул на белое, как мел, лицо Вильбоа, на посиневшие веки и бесцветные губы и покачал головой:

– Нож надо вынуть сейчас. Вынуть – и немедленно наложить тугую повязку. Иначе он истечет кровью…

Внезапно я понял, что действительно знаю, как накладывать такие повязки. Да, похоже, я не только воевал. Глаза уже искали что-нибудь подходящее. Корпия у нас есть, а затянуть можно обрывком рубашки. И – тепло. Надо его обязательно чем-то укрыть…

– Он и так уже истек кровью, – гражданка Тома устало вздохнула и поправила очки. – Как он еще жив, не понимаю! Впрочем, терять нам нечего. Берите лампу и светите!

Мне понравился ее тон. У девушки было главное, что необходимо врачу. Она не терялась – даже в таких ситуациях, как эта.

С ножом мы провозились долго, и я все время боялся, что перевязывать нам придется уже труп. Но Вильбоа был жив – грудь еле слышно вздымалась, в горле хрипело…

Я уже рвал на части то, что осталось от его рубашки, когда послышался скрип. Я был слишком занят, чтобы оборачиваться, но сразу понял – кто-то поднялся по ступенькам, заглянул в дверь…

– Смерть Христова! Убивають… Убивають!!!

Первые три слова были сказаны шепотом, последние же слышали наверняка не только в Сен-Клу, но и в Версале. Что-то тяжело скатилось с крыльца.

– Убивають! Господа-граждане! На помощь! Злодеи! Как есть злодеи!

– Проснулся, – равнодушно бросила девушка, осторожно поворачивая раненого. Я понял – речь шла о стороже, достойном гражданине Деларю.