Дезертир

– Этого мясника? – поднял бровь отец, – ты понимаешь, куда все идет? Гражданская война!

– Нет, – уверенно ответил Квинт, – мы отправляемся, чтобы предотвратить ее. Консул сместит Суллу.

– Они полагают, что если Флакк открыто не поддерживал Мария, то Сулла ему подчинится. Это заблуждение, сын. Даже больше – это ошибка и она может стать роковой! Ты окажешься в самом пекле, между двух огней: с одной стороны Сулла, с другой Митридат.

– Я должен, отец, – упрямо нагнул голову Квинт.

– Но почему? Что тебе этот Марий?! Он – пепел на ветру!

– Не ради него...

– А ради чего? – раздался голос за спиной.

Квинт обернулся: так и есть, оба тут стоят, старшие братья, близнецы Марк и Луций.

– Ради вас. Прошлая война обошла наш дом чудом, а теперь на пороге новая.

– Ради нас... Красивые слова, – пробасил Луций.

– Я удержал тебя осенью, – медленно проговорил отец, – едва переборов твое упрямство. Ты так рвался под знамена своего дружка Сертория, а посмотри, чем все закончилось? Марий залил Рим кровью. Дураки плачут о десятке зарезанных консуляров, а сколько перебито простого народа? Кто-нибудь считал? Сотни! Тысячи! Это гражданская война, Квинт, она уже идет, и ты один ее не замечаешь, пытаешься "предотвратить"!

– Серторий не виновен в тех убийствах, – возмутился Квинт.

– Не вали с больной головы на здоровую, – отрезал отец, – этот виновен, тот не виновен...

– Что же мне делать? Сидеть подле тебя, да свиней гонять хворостиной? Кто я? Зачем я? Вот они, – Квинт ткнул рукой в сторону близнецов, – твои наследники. А мне куда податься?

– Семь лет назад ты кричал мне тоже самое, – покачал головой отец, – так и не нашел себя?

– Нашел. Марий тоже был безвестным провинциалом, а каких достиг высот!

– И ты хочешь стать вторым Марием? – спросил Марк.

– Не важно, первым, вторым, десятым... Не быть мне скромным землепашцем. Я ступил на путь, с которого не сворачивают.

– Стакирова наука... – отец обхватил виски руками, словно у него раскалывалась голова.

– Нет, – покачал головой Луций, – он всегда был таким. Он выбрал свою судьбу, отец, отпусти его.

– Смог избраться в трибуны, сможешь стать и квестором, – не сдавался старик, с рождения младшего сына состязавшийся с ним в упрямстве.

– Через два года[15]. Что мне делать два года, когда вокруг рушится мир?

Никто не ответил, повисло тягостное молчание. Старик вздохнул и провел ладонью по лицу. Вздрогнуло пламя свечи на столе. К чему этот разговор? Все решено уже давно. Быть может, еще при рождении малыша. Семь лет разницы с братьями, они так и не стали друзьями. Малыш всегда был... другим.

– Иди, Квинт, поцелуй мать перед сном. А утром уезжай пораньше. Да хранят тебя лары и Юпитер, Наилучший, Величайший...

Завернутые за спину руки едва ощущались, так же, как и задница. Поначалу мысли путались, неудобная поза не способствовала сосредоточению. Он пытался придумать, как говорить со следователем, искал выход из сложившейся ситуации, но в голову поначалу лезла всякая бессмысленная чушь. Он думал, что уснуть не удастся, но верно, Морфей решил сжалиться над бедолагой, и положил ему на веки свинец. Глаза закрылись. Некоторое время он слышал беззлобную дружескую перебранку и сетование на холод пары легионеров, сидевших неподалеку, возле костра, разведенного перед палатками. Потом куда-то пропали и эти звуки.

В последнее время он спал без сновидений или мучился кошмарами. Балансируя на границе сна, еще даже не провалившись в него окончательно, он понял, что сегодня милости бога сновидений не ограничиваются спасительным забвением. Наконец-то бешеный галоп мыслей прекратился, и они потекли размеренно, как тихая река. Принесенное ею воспоминание было не из приятных, но, по крайней мере, в нем он, как наяву, увидел родных. Отца и братьев. Не хотелось пускать в мысли прощание с матерью, в горле непременно образовывался комок. А вот разговор с отцом в памяти всплывал часто. Квинт вновь и вновь заставлял себя пережить его, сам не зная, зачем. Все слова давно сказаны, изменить ничего нельзя.

В близнецах отец видел свое продолжение, они были одного поля ягоды, он понимал их, а вот с Квинтом так не получалось. Всякий раз, услышав, о чем думает младший сын, к чему стремится, отец с болью в сердце осознавал, что совершенно не знает его. А Квинт, наоборот, мысли отца словно книгу "читал". Мог легко предсказать, что тот скажет или сделает в той или иной ситуации. Он не видел, чем занимался Марк Север в тот вечер, после того, как благословил непутевого сына. Не мог видеть, но знал это наверняка, потому что, сколько бы не накопилось между ними непонимания, они, все-таки, были отцом и сыном.

Отец сидел за столом неподвижно, сгорбившись и, в одночасье, постарев на несколько лет. Потом открыл сундучок со свитками, достал один из них, накрученный на два валика с утолщениями на краях, на одном из которых вырезаны буквы DCLХVI. Развернул, придвинул к себе письменные принадлежности...