Дезертиры любви

В гостиной стол был раздвинут и празднично накрыт. Среди гостей были родители Свена, любимая учительница Юлии из начальных классов, сосед с двумя детьми, одноклассники. Из Западного Берлина, кроме меня и Ханса, пришел еще один славист, коллега Свена по Свободному университету. Дети носились по гостиной, коридорам и детской. Взрослые собрались на балконе, не зная, о чем завести беседу. Славист начал бранить Восток и Запад за то, что все произошло то ли чересчур быстро, то ли чересчур медленно, то ли потребовало лишних жертв, то ли принесенных жертв оказалось недостаточно. Но никто не хотел с ним спорить. Остальные предпочли расхваливать Юлию за то, как она повзрослела, стала подтянутой, рассудительной, отзывчивой.

Когда все уселись за стол, Юлия поднялась с места. Свен вопросительно взглянул на Паулу, та лишь пожала плечами. Юлия произнесла речь. Она поблагодарила за подарки, за то, что все откликнулись на приглашение, юные и взрослые, с Востока и Запада. К сожалению, мол, сейчас не получается встречаться так же часто, как раньше, прежде у людей было больше времени друг для друга. Теперь я вопросительно посмотрел на Паулу.

– Да, – заключила Юлия серьезно и решительно, – все распалось бы, если бы не мы, женщины.

Паула стиснула губы, но глаза ее рассмеялись. Свен потупился. Юлия закончила речь, кто-то захлопал, остальные подхватили, Ханс громко засмеялся, радуясь за Юлию, что дало Свену возможность поднять глаза и улыбнуться, за ним улыбнулась Паула, и мы с ней улыбнулись друг другу.

Сладкий горошек

1

Когда Томас понял, что революции не будет, он вспомнил о своих прежних занятиях архитектурой, прерванных в 1968-м, возобновил обучение и завершил его. Специализировался он на достройке мансард: присматривал крыши, приискивал заказчиков и занимался проектированием, утверждением и надзором. Мансарды были в моде, а Томас делал свое дело хорошо. Через пару лет у него было больше крыш и заказчиков, чем он мог осилить. Но ему стало скучно. Крыши – и что, больше ничего?

Однажды он случайно узнал, что объявили конкурс на мост через Шпрее. Еще когда он был ребенком, на него производило впечатление то достоинство, с которым старый мост в Раштатте опирался своими быками на дно Мурга, та гордость, с которой железный мост в Кельне переносил своими арочными пролетами поезд через Рейн, и та легкость, с которой мост Золотые Ворота летел над морем, так что на его фоне большие корабли становились совсем маленькими. Книга о мостах, полученная в подарок на конфирмацию и много раз перечитанная, стояла на полке в его архитектурном бюро. Он набросал мост с такими хрупкими очертаниями, что пешеходы вступали бы на него с опаской, а автомобилисты автоматически сбрасывали бы скорость и ехали осторожнее. Ибо он не считал само собой разумеющимся, что можно вот так, ни за что ни про что, переправиться с одного берега на другой, а потому и оказавшимся над рекой это не должно было быть самоочевидно.

К своему и всеобщему изумлению, он выиграл вторую премию. Кроме того, его пригласили поучаствовать в конкурсе на мост через Везер. Не бросая бизнеса с крышами, проектировать мост через Везер и участвовать в дальнейших конкурсах – это было уже слишком. И он взял в дело Ютту, которая, еще будучи студенткой, проходила в его бюро практику и как раз получила диплом. Она строила крыши, он строил мосты. Когда она от него забеременела, они поженились. И одновременно въехали в прекрасную квартиру в мансарде, которую их бюро и построило: заказчик заболел и отказался от нее. С балкона открывался вид на Шпрее и Тиргартен, а вдали виднелись рейхстаг и Бранденбургские ворота. Из сада на крыше они смотрели, как на западе садится солнце.

Через какое-то время и мосты уже перестали его удовлетворять. Успех, оборот, бюро, семья – росли, и все же ему чего-то не хватало. Сначала он не понимал чего; думал, что ему нужен более серьезный профессиональный вызов, и работал еще больше. Но неудовлетворенность возрастала. И только когда летом в Италии он вместо проектирования мостов, своего обычного отпускного занятия, стал писать увиденные и понравившиеся ему мосты, нашлось то, чего ему не хватало, – живопись. Он увлекался живописью в школьные и студенческие годы, пока не решил, что ту же радость ему принесет архитектурное проектирование. И какое-то время он ощущал эту радость. Но потом ему все-таки стало недоставать живописи, хотя он об этом долго не догадывался.

Мир сразу встал на место. Архитектура уже не заполняла собой всю его жизнь, и ему стало легче заниматься ею. Он уже добился успеха как архитектор, ему не было необходимости самоутверждаться, добиваясь успеха в качестве художника. И он не следил за модой и направлениями, а писал то, что ему хотелось изображать на картинах: мосты, воду, женщин и виды из окна.

2