Дезертиры

И она так надавила бедром на мою ногу, что столик заскрипел и сдвинулся с места, а Тилле, не прерывая разговора, подозрительно посмотрел в нашу сторону. Я заерзал на стуле, якобы удобно устраиваясь, она сообразила отпрянуть, наши колени разомкнулись, тепло исчезло, повеяло могильным холодом.

— Они смотрят, сиди прилично… И что значит — что-нибудь дадут?.. Тут же не базар. Они могут или дать все, если признают тебя политбеженкой, или не дать ничего — если откажут.

Сотрудники, закончив с ярмаркой и футболом, отправились пить кофе. Тилле остался один, перебирал бумаги и, заметив, что я пару раз вопросительно взглянул на него, спросил:

— Есть проблемы?

— Да нет. Просто пока мы ждали в коридоре, она мне рассказала, что в Харькове на базаре, где она торговала, ее терроризировали украинские наци за то, что она не знает украинского языка и не может отвечать на их вопросы. Палатку переворачивали, товар отнимали, портили, били, даже чуть ли не изнасиловали…

Тилле на секунду задумался, потом покачал головой:

— Это ей все равно не поможет. В таких случаях следует обращаться в местную полицию, а не в Германию.

— Да там, наверно, и полиция такая? — наивно предположил я.

Тилле развел руками:

— Вполне может быть. Но у нас совсем другие функции. Мы не можем принимать всех, кого бьют на базарах. Базаров на свете много. И половина конфликтов происходит из-за языка. Обломки Вавилонской башни, так сказать… Кстати, помните нашего знакомого, который всю Италию пешком прошел?

— Да, Лунгарь. А что, сбежал?..

— Куда ему бежать?.. Нет, просто это никакой не Андрей Лунгарь, а некто Сергей Борисов. Из центральной картотеки пришел ответ, определили по отпечаткам пальцев. Уже один раз пытался сдаться. В прошлом году.

— Преступник?..

— Не знаю. Но раньше этот Борисов, получив отказ, исчез, а теперь вот опять объявился, заново пробует.

— Раз он был тут в прошлом году, значит, весь его рассказ — ложь? — подсчитал я.

— Значит, так. Как он мог быть одновременно и тут, и там?..

— А я, знаете, поверил ему. Он так складно рассказывал, в таких подробностях, — признался я.

Тилле усмехнулся:

— Я тоже… Научился. Или научили. Я попросил переслать мне его дело, посмотрим, какие небылицы он в прошлом году плел. Но он в любом случае получит от меня отказ — и за ложь, и за то, что второй раз полез сдаваться. Уже закончили с протоколом?.. Не буду вам мешать.

И он вышел в коридор, а я сообщил Оксане о своей безуспешной попытке и совете Тилле обращаться в местную полицию, на что Оксана неопределенно отозвалась:

— Да ну!.. Лучше с урками спать, чем с этими уродами на сексоповал идти… Живой не выпустят… Спасибо тебе, солнышко, за все! — И ее колено опять уперлось в мою ногу, мгновенно горячо приросло к ней, и я решил, что для коменданта лагеря настало время действовать:

— А там, где ты живешь, есть телефон?.. Дай на всякий случай, может, адвокат тебе понадобится или еще что…

— Ага, ага, очень понадобится, — закивала она и, оторвав прямо от протокола малюсенький лоскуток, стала на нем царапать цифры.

В этот момент внезапно вошел Тилле, мы невольно обернулись на шаги и, как нашкодившие школьники, уставились на него, а он — на нас. Он явно видел бумажку, и я был вынужден пояснить:

— Вот, телефон свой даю, она хочет потом к адвокату обратиться, не знает, куда, а у меня есть знакомый, который специализируется по таким делам.

Тилле скептически посмотрел на меня:

— Не советую с этим связываться. Никакой адвокат ей не поможет, а деньги с нее будет тянуть исправно, а еще, чего доброго, и с вас, если ваше протеже исчезнет, ему не заплатив.

— Но я вовсе не собираюсь ей протежировать, просто дал телефон, — накрыл я протоколом бумажку, в который уж раз сегодня ругая себя за мальчишество: не мог подождать с этими глупостями до коридора?.. Нет, надо было прямо на глазах у Тилле телефонами, да еще на таких стремных лоскутках, обмениваться!.. Есть дурачки умные, а ты, видно, из самых глупых…

Она отодвинула ногу. Я взглянул на часы и уже по-быстрому, без точек и абзацев, перевел остаток текста. Тилле пошел вместе с нами вниз улаживать какую-то проблему. В коридоре маячил парень в кожаной куртке — муж подруги, приехавший за Оксаной. Заглянув в комнату переводчиков, я увидел, что там сидит Суза и пьет чай; напротив на стуле пристроилась тоненькая молодая негритяночка, перед ними лежит протокол, который Суза ей переводит, а из-под стола выглядывает светло-кофейный негритенок, с увлечением сосущий шариковую ручку с того конца, которым пишут. Лицо его было в линиях и пятнах пасты.

— Вот, с немцем жила тут, а сейчас он ее бросил с ребенком… — радостно сообщил мне Суза.

— Политическое дело, надо разобрать в бундестаге.

— Канецна, политик!.. — заулыбался он и перешел на свои русские воспоминания: — Ленучка, Натьяша, вали-рули сюда, ой-ей, юхнеми, зачем не нада, нада-нада!..

Когда я выглянул в коридор, там уже никого не было, только фрау Грюн обсуждала с Марком, как можно дешевле и лучше добраться до ярмарки, а бирбаух громко вызывал по телефону для кого-то такси.