Дежа вю

Он насупился в притворной обиде и заявил, что пусть она сначала почитает, а потом уже смеется. Тина чмокнула его в нос и призналась, что давным-давно прочитала все. Просто так. Не зная, что Жаров — это Морозов. Псевдоним, значит, от противного? Это ее еще больше развеселило.

Олег удивился несказанно.

— Я думал, тебе даже газеты читать некогда.

— Нет, погоди, Морозов, если честно, ты меня просто поражаешь! Рассказы потрясающие, но я бы ни за что не догадалась, что это ты написал. Там же все… ммм… не твое.

— Значит, я тоже изменился, — не вдаваясь в подробности, резюмировал он.

Точно. Так и есть. Изменилось все — и он, и она, и мир за окнами вагона. Впрочем, сами вагоны за тринадцать лет тоже изменились. Вместо заскорузлого коврика в коридоре лежала свеженькая, стильная дорожка, табло над туалетом сдержанно оповещало «занято» или «свободно», в тамбуре было тепло и даже как-то уютно, а пепельницы блестели девственной чистотой. Про купе и говорить нечего. Проводница рассказывала, что в некоторых имеются телевизоры, компьютерные игры и выход в Интернет. Знай себе, бабки плати и будешь весь в шоколаде.

Хоть с этим было ясно.

Тот факт, что оба они оказались в СВ, позволил избежать осторожных расспросов на животрепещущую тему финансовых возможностей. К тому же, Олег кое-что знал об этой стороне ее жизни. Может, это было не так уж важно, но все-таки он вздыхал с облегчением, понимая, что сейчас ей не приходится считать копейки до зарплаты.

А с другой стороны, Олег чувствовал, что за свою независимость она платит сполна. И острое, необъяснимое ощущение какого-то надлома в ней поднимало в душе холодную ярость, ненависть к себе самому.

Почему?

Он не хотел разбираться в собственном мире. А в ее — не мог. Прежняя роль, роль созерцателя, внимательного и бесстрастного, роль, в которой было уютно и безопасно, удавалась ему нелегко. Но — удавалась. Потому что он играл и старался для себя самого.

Игра кончилась. Внезапно и окончательно, не дав возможности придумать нового героя, написать текст, выбрать характер, приглядеться к партнерам.

Она — женщина из прошлого, оказавшегося вдруг настоящим, — выманила его с маскарада, вынудила стать самим собой. Он не знал, нравится это ему или нет, но знал: то, что случилось — уже не изменишь. И менять не хочется. Потому что они вдвоем, и ее волосы так замечательно пахнут, и ее дыхание на его груди, и можно поверить, что бывают чудеса.

И он поверил.

И она поверила. Прыгнула без оглядки в сказочное, бездонное море; лишь предупреждение, словно таймер обратного отсчета «всего один только день!» оставила на краю сознания, как оставляют на берегу одежду. Потом, конечно, придется натягивать платье, застегивать пуговицы, обуваться и отводить глаза от прозрачной глубины, уже недоступной.

Но это — потом.

ГЛАВА 29

Среди ночи она проснулась оттого, что какой-то безжалостный негодяй ломал ей руку. Негодяем оказался Морозов, мерно сопевший, лежа на ее локте. Тина решительно сдвинула его голову.

— Я все вижу, — неожиданно бодрым голосом предупредил он. — Пытаешься от меня избавиться?

— Ты мне руку отдавил! — сообщила она, завозилась, капризничая, и вдруг сказала: — Я голодная.

— Я тоже, — не понял он, сосредоточенно изучая географию ее тела.

Она хихикнула, кокетливо хлопнув его по плечу.

— Да не в том смысле!

Олег встрепенулся.

— Что, правда? На самом деле?

Она не просто хотела есть. Она была голодна, как стадо бизонов. Или кого там? Тигров, акул, кашалотов — вместе взятых. Морозов с интересом наблюдал, как стремительно исчезают со стола его запасы.

А через пять минут она уже сладко посапывала, привалясь к его плечу. Морозов не знал, что предпринять в первую очередь — уложить обжору, убрать грязную посуду или пойти повеситься, потому что больше всего на свете ему захотелось вдруг, чтобы это повторялось каждую ночь.

«Правда, тогда я, наверное, разорюсь на еду», — подумал он.

Как ни странно, ему удалось быстро заснуть, хотя он вознамерился пролежать до утра, слушая, как пыхтит она рядом, по-детски округлив рот.

Проснулся он от ощущения, что на него смотрят. Морозов не любил, когда его разглядывают во сне, и сейчас приготовил сердитую отповедь любопытствующим, и даже рот открыл раньше, чем глаза. Во рту немедленно оказался бутерброд. То есть, Олег только потом понял, что это бутерброд, а сначала рассердился пуще прежнего и замычал, яростно тряся головой.

— Это вместо благодарности?

Веселые, как солнце в листве, глаза сияли над ним.

— Какой благодарности? Что за шуточки с утра пораньше? — проворчал он, вернув ей бутерброд. — Я еще зубы не чистил, морду не мыл, не оделся, не побрился, не…

— Влюбился, — подсказала Тина.

— Что?

— Это я для рифмы, — пояснила она, — вставай, я завтрак добыла и, между прочим, кофе настоящий!

Олег взялся напяливать штаны, но все время промахивался и продолжал бубнить недовольно:

— Хотел бы я знать, почему этот поезд так трясется! За что деньги плочены?

— Вообще-то сейчас остановка.

— Да? У каждого столба тормозят! Где мое полотенце, а? И рубашки нет!

Тина, пряча улыбку, протянула ему все, что требовалось.