— Алло! Сашка! Ты там чего, помер, что ли? — Держа в одной руке влажную футболку, а другой все так же прижимая трубку к уху, он отрицательно помотал головой.
— Да что ты там, в самом-то деле!
— О-ох…— наконец выдохнул Гурский и спросил горячим, низким и хриплым шепотом: — Ты кто?
— Ну, слава Богу. Я — это Петр.
— Здравствуй… — Гурский судорожно сглотнул и добавил: — Петя.
— Ну, что ты там? Как?
— Трудно сказать…
— Слушай, бери тачку и езжай немедленно ко мне. Реанимировать буду. Я к тебе сейчас никак не могу, колесо пробил, а запаски нет. Должны подвезти. Стою, жду. Прямо возле дома.
— Петя, давай через пару часов, а? Сколько у нас сейчас?
— Да десять почти.
— Часам к двенадцати, ладно? Ты не волнуйся, все нормально.
— Ну давай…
Гурский повесил трубку, посмотрел на футболку, взял двумя руками за плечи и встряхнул.. Снизу, по самому ее краю, был оторван лоскуток. Скомкал и вытер ею лицо. Потом приложил ко лбу и пошел в ванную. Там открыл кран с холодной водой, намочил футболку, отжал и обвязал вокруг головы. Потом долго смотрел на себя в зеркало. Попытался дышать носом. Нос был заложен.
— Ничего, Петя. Успеем. Есть время.
Пошел на кухню.
На столе лежали две расплывшиеся от жары пачки пельменей. Взял их и засунул в морозильник. Потом долго смотрел на оставшуюся в литровой бутылке водку. Несколько раз вдохнул и выдохнул. Взял водку, выплеснул в стакан, выдохнул и быстро выпил тремя большими глотками. Запрокинул голову и, глубоко вдохнув, застыл с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнул. Поставил стакан.
Достал из холодильника визин и закапал в глаза.
Пошел в комнату, сел в кресло и закурил сигарету.
— Все успеем.
Такси остановилось возле дома Волкова где-то около часу пополудни. Из него вышел Ада-шев-Гурский с полиэтиленовым пакетом в руке и медленно вошел в парадную.
— Ну наконец-то, — сказал Петр, открывая дверь.
— Извини.
— Ты хоть ел что-нибудь?
Адашев отрицательно мотнул головой.
— Иди на кухню.
— Вот… — Александр подал пакет. Волков вынул футболку, расправил и принюхался:
— А чем воняет?
— Я дичего де чувствую. У бедя дасморк.
— А где была-то?
Гурский неопределенно взмахнул рукой и пошел на кухню.
Волков засунул футболку в пакет и положил на тумбочку.
— Ладно, — Петя открыл холодильник. — Давай я тебя чинить буду.
Он поставил на стол запотевший графинчик, банку с маленькими-маленькими маринованными огурчиками и, отойдя к плите, стал что-то жарить. Спустя короткое время на столе стояли две большие плоские тарелки с жареными купатами, горчица и миска с салатом. Отдельно пучками лежала зелень.
Адашев выпил вторую рюмку, обильно намазал купаты горчицей и стал есть, прихватывая маринованные огурчики и веточки кинзы с укропом, которые он складывал вдвое, а то и вчетверо, макал в солонку и отправлял в рот.
Потом он выпил третью рюмку, слизнул горчицу с ножа, улыбнулся и сказал:
— А салатные листья резать нельзя. Только ломать. И заправка, я тебе потом покажу, там — уксус, масло постное, немножко горчички, сачь, сахар… и вот так все перемешать.
— Ну? Где была-то?
— В морозилке.
— Где?
— Петя, я бардака не переношу. И свинства.
— Поэтому трусы должны лежать в холодильнике.
— Sure[3]
. Это же естественно. Что я сделал, когда мы с тобой вчера ко мне пришли? Ты не помнишь, а я тебе скажу — поставил водку на стол и, поскольку было невыносимо жарко, снял футболку и тоже бросил на стол.Потом мы прибрались, ты ушел, а я в кондицию входить начал. Ну и… постепенно вошел.
Потом, уже позже гораздо, когда ты от меня ушел, а я уже вполне соответствовал, еще добавил и чувствую — все. Но ведь не оставлять же бардак. Прибраться же надо. Со стола убрать и по местам все расставить. Я на поднос все поставил, а сам сплю уже, чисто механически заношу все на кухню, расставляю, расставляю и вдруг ловлю себя на том, что вместе с оставшейся водкой футболку со стола в холодильник сую. А? Тут я все и понял.
В тот-то раз, мне Берзин говорил, я все пельменей хотел и на том настаивал. Он мне и купил пачку в круглосуточном, я сам был уже не в состоянии. С этой пачкой он меня домой и доставил. Понимаешь?
Я вошел на кухню, положил пельмени на стол, снял потную футболку, бросил туда же, потом пошел дверь запирать за Серегой, но не мог же я пельмени на столе оставить… Вот я все туда и запихнул. А поскольку действовал я на автопилоте, утром — ноль информации.
Я еще удивлялся — откуда у меня вторая пачка?
Но она — в глубине, примерзла, вся в инее, отдирать-то ее лень. А футболка — за ней, в самом углу, тоже вся в инее, белым комком. И за пачкой ее и не видно совсем. Так бы она там и лежала. Я очень не люблю холодильник размораживать. До последнего жду. Пару месяцев точно бы пролежала. Если не до Нового года.
— Как же ты ее выколупал? И не порвал.
— Ну… так и выколупал. Только вот на этот раз все наоборот получилось. Ни футболки в морозилке на ночь, ни пельменей. Петь, я вздремну, а? А то ведь это не спанье было, а беспамятство.
— Ложись.
— Я — там, на диванчике, часок буквально.
— Давай.