Дежа вю (сборник)

Бруно хмыкнул и разжал пальцы.

Николь. Да, идея назваться Квином оказалась не слишком удачной.

Мэриэл. Это как посмотреть. Благодаря ей Бруно познакомился с очаровательной девушкой!

Николь. Может быть. Но в семье Слоу разыгралась настоящая трагедия. Только в чем вина Краузе? Он ведь хотел помочь.

Мэриэл. Мне кажется, что жизнь этой семьи была далеко не безоблачной и до вмешательства профессора, просто к той ситуации они уже как-то приспособились.

Николь. Ты считаешь, что это Слоу начал охоту на присяжных?

Мэриэл. Пока мне, как, по-видимому, и Райновски, это представляется маловероятным, скорее, он разобрался бы с Краузе.

Николь. А, может, он решил так запугать Краузе, чтобы заставить его вернуть все к прежней ситуации.

Мэриэл. Это слишком заумно. Кроме того, тебе не кажется, что, если бы Краузе мог это сделать, он бы и без всякого давления со стороны полковника обошелся. Его бы такой поворот событий избавил от многих неприятностей.

Николь. Да, конечно, но Слоу мог считать иначе.

Я не была так благодушно настроена по отношению к полковнику Слоу, как Мэриэл и Бруно, а слова моей подруги восприняла как очередной подвох. К тому же, где он был вечером 17 мая? Возможно, мы это еще узнаем. Я отдала рукопись Мэриэл.

Глава восьмая Питер Краузе

Кабинет психиатра был больше похож на кабинет писателя. Стеллажи с книгами, большой письменный стол с прильнувшим к нему современным компьютерным столиком. Компьютер последней модели.

Несколько выпадали из стиля два больших старомодных кресла, сидеть в которых, тем не менее, было очень удобно.

– О да, вы очень молоды, друг мой, – воскликнул профессор, едва Райновски назвал себя.

– Я так не считаю, – возразил Бруно, смягчив свое заявление улыбкой.

– Ничего, это быстро проходит, – успокоил профессор. – Я вообразил, что мне предстоит встреча с ровесником старины Пэтмана, – усмехнувшись, пояснил Краузе. – Хотите что-нибудь выпить?

– Не сейчас.

– Как хотите. Так чем вас заинтересовало мое неприглядное, с точки зрения общепринятой морали, прошлое?

– Право, профессор, я не склонен оценивать с этой позиции ваши проблемы, меня интересуют факты.

– Факты, говорите? Нет более расплывчатого понятия. Ведь именно факты настолько неоднозначны, что рассказать о них непросто, вы должны понять, что я могу вам описать только то, что сам наблюдал, но с любой другой точки зрения все это может выглядеть иначе.

– Понятно, – сказал Бруно, но именно в этот момент почувствовал нечто ускользающее как раз на уровне понимания.

– Давайте поступим так: я расскажу вам то, что знаю, и если у вас останутся вопросы, вы их зададите потом, согласны?

– Да.

– Более двух лет назад меня попросили осмотреть женщину, Патрицию Слоу, после попытки суицида. Это был не мой случай. Я специализировался на посттравматических неврозах, но доктора Гриффса, консультировавшего таких пациентов как госпожа Слоу, не было не только в клинике, но и в стране, он читал лекции в Европе. Поскольку это был классический случай возрастного невроза, я согласился. Существуют методики, препараты, думаю, вам все это известно, – Бруно кивнул, – однако я сразу почувствовал, что с женщиной не все так просто, как казалось на первый взгляд. Не вижу смысла загружать вас терминологией и теоретическими рассуждениями. Главное, что не вписывалось в обычную динамику подобных состояний, заключалось в том, что пациентка вовсе не выглядела ни истеричной, ни измученной длительной депрессией. Она прекрасно понимала, как смотрелись ее действия со стороны, и попросту не верила, что она это сделала. Патриция в беседе со мной даже намекнула, что, возможно, кто-то хотел ее убить. И, знаете, ее утверждения были достаточно логичны. Я должен рассказать вам, что представляла собой ее попытка самоубийства и что при этом происходило вокруг. Нужно заметить, что, если бы произошло худшее, полиции пришлось бы сильно потрудиться, чтобы объяснить все произошедшее убедительно и в рамках закона. Однако Патриция выжила, и это изменило ситуацию. – Краузе встал. – Давайте все же выпьем, по пятьдесят грамм, у меня есть хороший старый коньяк, настоящий французский.

Он вышел и через минуту вернулся с двумя бокалами и бутылкой, примерно на треть заполненной коньяком, насколько мог судить Бруно, действительно хорошим. Райновски не любил крепкие напитки, но промолчал, вернее кивком поблагодарил хозяина кабинета, принимая из его рук бокал.

– Так на чем я остановился? – спросил профессор, возвращаясь в свое кресло.

– Вы собирались рассказать о том, как ваша пациентка пыталась расстаться с жизнью, – напомнил Бруно.