Дежурные по стране

— Да знаете ли вы, что такое КВН для России?! — отстреливался Бехтерев, приплюснутый депутатами к театральной ширме. — Это же исповедь молодёжи, которая уже ушла от чёрта, но ещё не пришла к Богу. Я плачу, когда смотрю эту передачу. Мои горючие слёзы размером со слона, индийского белого элефанта. Это вам не юмористы из «АншГУЛАГа», это вам не всякие Петросядзе, опускающие россиян до тупиц, чтобы заработать на массовом примитивизме. КВНщики — это короли юмора. Их остроумные перлы уходят в народ и живут с ним в горе и в радости. Когда людям нечего есть, они включают первый канал во время трансляции КВНа, подставляют пустые стаканы к экрану телевизоров, и молодые команды со всех концов России, ближнего и дальнего зарубежья разливают в тару сметану. КВН — это качественный отечественный продукт, которому нет аналогов в мире. Увидите, как через несколько лет Александр Васильевич Масляков удостоится государственной награды. Ему вручат орден за заслуги перед Отечеством. Россия будет помнить его не за то, что он вытащил подростков из подвалов, не за то, что ему удалось создать ячейки молодой гвардии в школах и институтах и даже не за то, что он сохранил братство народов СССР, несмотря на соглашение в Беловежской пуще. В учебниках по истории шоумену Александру Васильевичу Маслякову отведут всего несколько строчек, за которые генералиссимус Александр Васильевич Суворов с лёгкостью отдал бы переход через Альпы. Про Маслякова напишут: «Мудрец и его ученики накормили великий народ горькой правдой о великом народе, и никто не поперхнулся, но стало радостнее всем, веселей стало всем». А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов, говорите мне, что КВНщики шутят, когда плакать надо. Страшно далёк от народа ваш бесчестный парламент, как тот честный декабрист образца 1825-ого года. КВНщики — это лучшие артисты России, лучшие певцы России и о России, клоуны печального образа, шуты, которым, как в древние времена, позволено говорить правду людям и королям. Перед их лирическими отступлениями от юмористического жанра в конце визитных карточек, СТЭМов и домашних заданий отступает ненависть, отходит жестокость, пятится страх за будущее детей и…

— Эта история известна всему городу, — погибал, но не сдавался храбрый Лимон, из которого выжимал последние соки затягивавшийся на его теле парламентский обруч, золотое кольцо золотой молодёжи, людская удавка, сплетённая из взбелененных депутатов. — Только вы не знаете, не хотите знать, чем она закончилась, потому что народ для вас — это быдло, а для нас, дежурных, — это счастье, которое даёт нам силы, и одновременно несчастье, без которого счастье — это тупое животное удовольствие. В поговорке «Не было бы счастья, да несчастье помогло» — все мы. Да, этот мужик, про которого вы мне говорите, эмигрировал в Германию. Да, он воровал там, как воровал здесь. Да, хозяин-немец приказал вывалить возле его дома четыре грузовика досок, чтобы наш больше не крал, чтобы этих досок ему хватило до конца жизни. А дальше?! Что было дальше?! Я спрашиваю вас, что было дальше?! А дальше, депутаты, от русского мужика не осталось камня на камне. На работу в цех ходила мучавшаяся совесть, одетая не в робу, а в жгучий стыд. Эта совесть пахала так, что через полгода хозяин вызвал её и сказал: «Я премного доволен Вами. Не мучьтесь больше. Забудьте тот инцидент». Так говорил немец, ему простительно. Разве он мог понять, что совесть, которую он разбудил грохотом досок о мостовую, не успокоится до тех пор, пока не погибнет на пожаре, спасая имущество предприятия? И немцы будут кричать: «Николаус, назад! Туда никак нельзя, Николаус!» Но Коля сделает вид, что не понимает ни слова. Он решит, что немецкий язык, может, и хорош для жизни, а для смерти в огне годится только русский — язык пламени. Коля сгорит на родном языке, с которого можно переводить, но который никогда, ни за что не переведётся. Ему не будет страшно, потому что он погибнет на том самом, на котором родился, крестился, учился, любил, женился, получил профессию, воровал, каялся и думал. И жадной совести будет мало, что она уже вызволила из огня потерявшего сознание шефа и его визжавшего тойтерьера. Ей всё будет мало. Она сойдёт с ума от алчности и будет таскать каштаны из огня, пока не превратится в обугленную головёшку. После пожара баден-баденские газеты расценят действия россиянина как иррациональные, но все они единодушно сойдутся в том, что таким людям, как он, можно давать немецкое гражданство, и совесть Николая, услышав такое, наконец-то успокоится на небесах. А то, что…