Дежурство

Владислав Март Дежурство

– Владимирыч, – слышу за спиной своё отчество. Только-только собрался идти к лифту. И хоть я на десять лет младше сестры, я принимаю это обращение, эту форму вежливости и субординации, здесь так принято. Митрич, Фролыч, Владимирыч.

– Обход будем делать? – я оборачиваюсь к голосу, в бесконечно длинный коридор травматологии номер один. Посередине стоит женщина в белом халате, что звала меня. Солнце бьёт по ней прожектором через раму большого окна. Волосы от того стали рыжими, в кармане просвечивается пачка «лакистрайк», узнаваемая даже с такого немалого расстояния.

– Не, Владимирыч, обход не надо делать, всё те же, зайдите только в 905-ю.

Возвращаюсь в коридор от предлифтовой двери и направляюсь в 905-ю. Девятьсот означает, что мы на девятом этаже. По чьей-то воспалённой фантазии здесь, на последнем этаже хирургического корпуса расположена травматология. Вечно занятые крохотные лифты не позволяют ограниченным в передвижении пациентам спускаться в холл или выходить в сад. Попавшие сюда, на девятый, заперты здесь до конца лечения. На костылях, с гипсами и металлоконструкциями, отводящими шинами-самолётами далеко по лестницам не уйдёшь. Одна на весь коридор палат сидячая каталка тоже не способствует мобильности, не влезает в узкий лифт. Пролёты ступеней, что огибают лифт имеют не две, а три лестницы по четырнадцать ступенек. Опаздывая на пятиминутку, я много раз проходил двадцать четыре пролёта до общей ординаторской на восьмом. Трижды восемь пролётов. Пациенту с девятого, если идти пешком мимо перегруженных студентами лифтов вниз к саду и свободе, придётся пройти двадцать семь пролетов по четырнадцать ступеней. Трижды девять пролётов. Это непросто и без переломов. На последнем этаже у больных складывается свой запертый от мира мирок. Курение на чердаке, заклеивание окон газетами от яркого солнца, очередь на сидячую каталку, очередь в туалет, очередь в буфет, передача телевизора в наследство при выписке следующим несчастным, что бесконечно сменяют друг друга, перебрёхивание с санитарками по теме чистоты холодильника. Палата 905 самая обычная. В середине отделения, залита светом лета и занята полностью. И на прошлой неделе, и на этой, тут тот же коллектив. Обход действительно можно не делать, если часто дежуришь. Часть этих пациентов принимал и лечил сам. Двое на скелетном вытяжении, как на гравюрах о средневековых пытках неделями ждут операцию. Иллюстрация к страдающему средневековью. Нет то ли анестезиологов, то ли пластин. Двое других не могут после этой операции оклематься, ждут, когда их переведут в районную. То ли машина не приходит и родственников нет, то ли осложнения. А значит перевод в гнойную. Я хоть и дежурю по травме, родом из хирургического, гость здесь. Не моё дело тактика и стратегия лечения травмы. Был бы опыт и место для дежурства по хирургии, ставили бы меня по хирургии. А так, остаётся мне только сказать:

– Добрый вечер, жалобы есть? – я делаю пару шагов внутрь 905-ой. Узкая палата ещё сильнее сужается утками, торчащими из-под кроватей и тумбочками со снедью. Трое мужчин лежат, один стоит у балконной двери на противоположной от меня стене. Балконы на девятом этаже травматологии к счастью заколочены, вероятно, сразу после сдачи корпуса в 1980-м. Лежачий слева выключает пультом звук телевизора. Лежачий справа мотает головой, мол, жалоб нет.

– Владимирыч, тот, что у окна мне не нравится, – в проёме двери стоит медсестра, не заходит, теребит рукой в кармане пачку сигарет.

Я прохожу дальше по узкой палате-вагону и приближаюсь к стоящему спиной ко мне пациенту, тот рассматривает что-то за окном. Мужчина в старом больничном халате, гумпомощь от расформированного госпиталя бундервера, верный признак, что никто к нему не приходит, не во что переодеться. Он стоит ровно на сломанной ноге. Судя по спице, торчащей из пятки, больной развинтил скелетное вытяжение по поводу перелома большеберцовой кости и как-то стоит на ней и смотрит за окно. Взгляд на его постель подтверждает: вот шина, вот скоба, окровавленные «шарики» со спиц. Пинаю носком ботинка нечаянно пятикилограмовый груз, что висел на его вытяжении. Гирька грюкает в ответ, палец моей стопы – ноет. Где взял ключ на десять? Вот у меня, например, нет с собой.

– Всё в порядке? – говорю я уже конкретно мужчине.

– Да, всё хорошо, – отвечает он.

– Нога не болит?

– Нет. Да это и не важно уже, – он смотрит за окно, немного влево и периодически наклоняется туда, привстаёт на цыпочки, будто ему плохо видно происходящее. Я мельком тоже смотрю по направлению его взгляда. Напротив клиники внизу несколько улиц двухэтажных деревянных бараков, за ними полоса деревьев, дальше школа, стадион, СНТ, но на уровне нашего этажа ничего нет. Облака, красивый летний вечер, скоро закат.

– А что вы делаете? Зачем вытяжение сняли? Нога болит? Может ляжем обратно?

– Не болит, то есть это теперь всё равно. Это теперь значения не имеет, – он впервые оборачивается на меня и тут же возвращается к просмотру чего-то видного ему одному.