— …И главное, он весь заросший, с длинными волосами, без предупреждения, ни с того ни с сего, достаёт из футляра от гитары… огромную-преогромную бандуру. А затем добавляет ещё большой двуствольный пистолет. А потом ка-а-а-к давай палить с обеих рук по головорезам: Трах-бах-бах-тарарах. Кругом дым, гарь, кровь, взрывы… куски разбитого стекла.
Там бар какой-то был или винный магазин. Короче, тыдыщь-дзынь-бзянь — всё бутылки в дребезги, напрочь. Убитые так: хрясь-трясь-бац — падают, а-а-а-а, отлетают от столиков, валятся кучами прямо в грязь. Дергаются, как ненормальные, задыхаются. На-на-на, новые падают. Кровища кругом. А он, гордо вскидывает волосы и снова стреляет.
— Подожди, Вовчик, — один из друзей недоверчиво остановил искромётный рассказ очевидца невиданных событий. С опаской оглянулся по сторонам, будто кто-то мог внезапно появиться и подслушать их секретный разговор. — Неужели такое показывали по телевизору, да ещё вчера, вечером? Заливаешь, небось?
— Да точно говорю, — рассказчик поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к его великой истории. — Вооще угарный фильмец. Главное, в футляре, как потом оказалась, был автомат или даже пулемёт. Он его направляет в сторону бандитов. И ка-а-к давай по ним фигачить… Дан-дан-дан-дан. Аж осколки во все стороны щепками полетели.
— А по какой программе показывали? — пуская слюни от пропущенного зрелища, снова остановили рассказчика.
— По «Первой», в девять тридцать, сразу после программы «Время».
— Не. Вовчик. Ты ошибся, по «Первой» в программе, был указан репортаж с конкурса Чайковского. Моя бабушка села смотреть. А меня спать положили. Может быть, всё-таки по «Второй»? Или по «Третьей»? Хотя, по расписанию, вообще ничего такого не было.
— Пацаны, да чтоб мне не сойти с этого места! Честное пионерское! По «Первой» было! Вчера, после программы «Время» телеведущая извинилась за причиненное неудобство, а потом говорит…
…По техническим причинам вместо конкурса Чайковского будет показана премьера испанского остросюжетного фильма «Отчаянный». Дорогие товарищи телезрители, желаем приятного просмотра!
— ….После этого всё и началось:
К троице ребят незаметно подкралась рыжая девочка, с веснушками на щеках, с уже облупившимся, удивлённо вздёрнутым носиком. Длинноногая и нескладная с виду она казалась куклой выросшей из своего платья.
— О, Ромка, Васятка, приветики, — «шпионка» первым делом поздоровалась с малышами.
— Привет Беляшкин, — голос задиры тут же изменился. Из радушно-простодушного превратился в ехидно-задиристый.
— О чём треплешься с народом? Заливаешь, поди, как всегда. С тебя станется… Ты же Беляшкин!
— Я, не Беляшкин, — возразил пухлый рассказчик. — Моя фамилия, Кирилов.
— Кирилов, Беляшкин, Какашкин — какая разница. Один фиг, обманываешь. Знаем мы тебя, выдумщика — врунишку. Позавчера ты женским голосом разговаривал по микрофону. Вчера смотрел испанское кино. Сегодня придумаешь чего?
— Сама ты вруша, — Вовчик сердито взглянул на длинноногую занозу. Сжал губы. — Я говорю правду, про испанский фильм, который шёл вчера по «Первой», после «Время».
— Не было вчера никакого фильма после «Времени».
— Как это не было? — малиновая краска залила лицо мальчишки.
— Так, не было. Мы с мамой смотрели конкурс Чайковского в это время. И ещё у нас была в гостях тётя Валя, вместе с дочкой Ирочкой — все видели — никаких испанских фильмов не показывали.
— …Так, что ты — врун… врун, врун, врун. Не могли же, это кино, показывать только у тебя? Или для тебя? Все знают — так не бывает!
— Ах, так! Значит, не бывает? Выходит — я, врун?
— Да, врун — хвастун — болтун — трепач, — девочка запрыгала на одной ноге. — Бе-бе-бе-бе. Бляшкин — Какашкин — врун!!!
— Тогда! — Вовчик ехидно посмотрел на девочку и ничего не понимающих малышей. — Если вы не верите мне, пойду и расскажу кому-нибудь другому про суперски — офигенный фильм с кровавыми убийствами и кучей мертвецов.
— Тьфу, — возмутитель спокойствия сплюнул, гордо встал и пошёл в неизвестном направлении. — А вы сидите, тут, и разговариваете с девчонками, про всяких слюнявых Чайковских!
12
— Бра-во! Бис! — тяжелая бархатная занавеса в очередной раз с легким шумом опустилась, скрывая от глаз публики магическое пространство сцены, где отгорели высокие страсти театрального действия. И потом открылась, выпуская актеров на очередной поклон.