Дядя Бернак

– Курьер был у меня третьего дня, Ваше Величество! Но я только что приехал из Парижа.

– С вами модели?

– Да, Ваше Величество.

– Разложите их на столе.

Я ничего не понимал, видя, что Изабей раскрыл свою корзинку, наполненную маленькими куклами, не больше фута величиной, разодетыми в самые яркие шелковые и бархатные костюмы с отделкой из горностая и золотых шнуров. И пока он размешал их на столе, я догадался, что император с его необыкновенной любовью к тщательной разработке мелочей, с его привычкой контролировать все при дворе, пожелал видеть и эти модели, чтобы судить об эффективности ярких костюмов, которые были заказаны для его двора на случай каких-либо церемоний, парадов и т.п.

– Что это такое? – спросил он, протягивая маленькую куклу в красном с золотом охотничьем костюме, с током из белых перьев.

– Это охотничий костюм императрицы, Ваше Величество!

– Талия слишком низка, – сказал Наполеон, имевший строго-определенные взгляды на дамские платья. – Эти проклятые моды, кажется, единственная вещь, которой я не могу управлять. А это кто?

Он указал на фигурку в зеленом сюртуке, отличающую особенно торжеественным видом.

– Это заведующий мператорской охотой, Ваше Величество! – Значит это вы, Бертье! Как вам нравится ваш новый костюм? А кто вот этот в красном?

– Это главный канцлер!

– А в лиловом?

– Это камергер двора!

Император занялся все этим, точно дитя новой игрушкой. Он формировал из кукол группы, чтобы иметь понятие о том, как они будут все вместе; затем он сложил их обратно в корзинку.

– Очень хорошо, – сказал он, – вы и Давид превзошли самих себя в этой работе. Потрудитесь доставить эти модели придворным поставщикам и получить там вознаграждение за издержки. Но вы скажите, Ленорман, что если она осмелится подать такой же счет, какой она недавно прислала императрице, я заставлю ее познакомиться с внутренним расположением Венсеннской тюрьмы. Я думаю, что выбросить 25 тысяч франков на одно платье, хотя бы оно было для madtmoiselle Евгении де Шаузель, покажется вам непростительной глупостью, m-r де Лаваль? Правда?

Он знал имя моей невесты! Неужели могло что-нибудь укрыться от глаз и ушей этого удивительного человека? Какое ему дело было до моей любви, ему, погруженному в решение судеб всего мир? И когда я смотрел на него, частью с удивлением, частью со страхом, та же детская улыбка озарила его бледное лицо. На мгновение жирная рука императора легла на мое плечо; его лголубые глаза светились теперь удовольствием. В зависимости от душевных настроений Наполеона, его глаза принимали разные оттенки; они темнели в минуты задумчивости, делались стального цвета в минуту гнева и раздражения. – Вы очень удивились тому, что мне известны подробности вашего приключения в Ашфордском кабачке? Теперь вы еще более изумлены, слыша известное вам имя из моих уст! Вы могли бы быть очень плохого мнения о моих агентах в Англии, если бы они не сумели мне доставить таких важных подробностей, как эти!

– Я не понимаю, почему такие мелочи были донесены вам или, вернее, почему вы их не забыли тотчес же, Ваше Величество?

– Вы очень скромны m-r де Лаваль, и я не хотел бы, чтобы вы утратили это редкое качество, ознакомившись с придворной жизнью. Итак, вы полагаете, что ваши личные дела не могут иметь существенной важности для меня?

– Не знаю, почему они могут быть важны, Ваше Величество? – Как зовут вашего дядю?

– Он кардинал Лаваль де Монморанси!

– Совершенно верно! Где он?

– Он в Германии.

– Ну, да, в Германии, а не в Notre Dame, куда я помести бы его! Кто ваш кузен?

– Герцог де Рогань.

– Где он?

– В Лондоне.

– Да, в Лондоне, а не в Тюльери, где он мог бы достичь всего, чего бы только хотел. Я удивляюсь, если после моего падения у меня найдутся столь же верные подданые, как у Бурбонов. Вряд ли люди, которых я обрек на изгнание, будут отказываться от всех предложений, ожидая моего возвращения! Пожалуйте сюда, Бертье, – он взял своего любимца за ухо с ласковым жестом, столь характерным для Наполеона.

– Могу я рассчитывать на вас, негодник вы этакий!

– Я не понимаю вас, Ваше Величество!

Наш разговор велся все время так тихо, что его не могли слышать присутствующие, но теперь они все ждали ответа Бертье.

– Если я буду низлжен и изгнан, пойдете ли вы за мною в изгнание? – Нет, Ваше Величество!

– Черт возьми! ОДнако вы откровенны!

– Я не буду в состоянии идти в изнание, Ваше Величество! – А почему?

– Потому что меня тогда уже не будет в живых!

Наполеон расхохотался.

– И есть еще люди, говорящие, что наш Бертье не отличается особой сообразительностью, – сказал он – я вполне уверен в вас, Бертье, потому что хотя и люблю вас по своим собственным соображениям, но не думаю, чтобы вы менее других заслуживали моего расположения. Нельзя сказать того же о вас, monwieur Талейран! Вы отлично перейдете на сторону нового победителя, как вы некогда изменили вашему старому. Вы, мне кажется, имеете гениальное умение пристраиваться!