Дядя Бодряй

И так проходила или, вернее говоря, тихо катилась вся жизнь дяди Бодряя.

Была у него жена, баба суровая и злющая. Были и детки — целых трое. Умерла жена, и детки за нею пошли, три дочки, одна за другою.

Как потерял он вторую дочку, самую красивую и тихую, Машу, то он загрустил и пропадал из деревни целых три дня. Через три дня пришёл, ещё веселее и радостнее, чем был. И куда он исчезал, и куда он своё горе снёс — никто об этом не узнал и никто не спросил его.

— Миру нужны мои сказы да побасёнки, а не я сам, — говорил он. — А ты дай миру, милый ты человек, то, что ему нужно, или то, что он хочет!..

И опять покатилась его жизнь тихо, да радостно. Плетёт он лапти себе, а больше другим, ребятишкам, плетёт и поёт, сидя на завалинке у братниной избы. Люди мимо идут, каждый с ним поздоровается так приветливо.

— Здравствуй, милый дядя Бодряй! Каково живётся-можется?

И пройдут дальше.

— Здравствуй! Здравствуй! Милый человек, — скажет дядя Бодряй. — Живу, хлеб жую; Бога прославляю, всем добра желаю.

— Так! Так! — скажет прохожий. — Верно! Правильно! И пойдёт дальше. И всё ему кажется, что кто-то ласковое слово ему в душу заронил и по сердцу, любя, погладил.

— Дядя Бодряй! — говорит один мужичок. — Приходи к нам блины есть.

— Ладно! Милый человек, приду.

— Дядя Бодряй! — говорит другой мужичок. — У нас крестины. Мишутку крестим. Приходи, гостем будешь.

— Приду! Милый человек, спасибо на зове!

— Дядя Бодряй! — говорит третий мужичок. — Дочь Пашутку выдаю. Приходи пиво пить.

— Ладно, ладно, милый человек. Беспременно приду!

И ни одна свадьба, ни одни именины и крестины без Дяди Бодряя не бывают. Без него скучно и нерадостно, а он придёт, румяный да ласковый, и точно всех озарит. И начнутся сказки да россказни, один другого краше да занятнее. То расскажет он, как кум Матвей к отцу Матвею ходил, помочь в нужде просил и как, наконец, отец Матвей помог куму Матвею в беде и как эта помощь, от долгого ожидания, показалась куму Матвею вдвое слаще.

— Так-то, милый человек, — прибавил дядя Бодряй, — сказано: терпи, казак, — атаманом будешь! Так оно и есть. У Господа Бога сроки долги. Не по нашему плечу, а всё-таки надо терпеть, ибо всякому делу положен у Бога час и срок, и ничего не может произойти без этого положения. Вот, милый человек, чай, знаешь, как, примерно сказать, жисть в квашне скисает и поднимается, и растёт. Вот так-то оно и везде, милый человек!

IV

Год за годом проходит. Люди родятся, живут и помирают. Молодые стареются. Один дядя Бодряй не меняется. Только волоса его стали как будто чуточку седеть, а такой же крепкий, румяный и такой же запас у него сказок и пересказов. Целый непочатый кошель.

Только в последнее время стал он их меньше рассказывать, а больше слушать, что другие рассказывают.

— Для того, милый человек, — говорит, — нам два уха и один рот дан: больше слушать и меньше говорить.

И начали люди замечать, что дядя Бодряй стал в последнее время чаще пропадать, а куда — неизвестно. Уйдёт он куда неведомо и пропадает и день, и два, и целую неделю. Вернётся дядя Бодряй ещё веселее и здоровее, чем был, и все ему, как родному, обрадуются. Все друг другу говорят:

— Дядя Бодряй пришёл! Дядя Бодряй пришёл!

И был в деревне Пустышке в те поры озорной и дурашный малый. И все его так и звали: озорник Прошка.

«Семь-ка, — думает Прошка, — дай-ка я узнаю, куда дядя Бодряй пропадат».

И стал он следить, выслеживать, куда дядю Бодряя нелёгкая носит.

Один раз, дело было летом, вечером, подкараулил он, как дядя Бодряй отправился из деревни.

Вышел он из деревни в Памаевские луга и пошёл прямо в Кузьминский лес, а лес тот тянулся в доброе старое время на многие добрые вёрсты, и мужички говорили, что в том лесу есть благодатные уголки, только добраться до них нелегко.

Идёт, идёт дядя Бодряй, идёт, калиновым подожком подпираючись, идёт за ним дурашный Прошка, а за ними ночь и гроза надвигаются.

И дурашному Прошке вдруг стало жутко. «Куда, мол, — думает, — я в эку страсть пойду?» А дядя Бодряй обернулся и говорит:

— Иди, иди, милый человек, не бойся! Коли не будешь бояться, то никакой страх тебя не возьмёт, а коли убоишься, то страх тут как тут, и накроет, и осенит, и осилит.

Прошка приободрился. «Я только, — думает, — до Семёнова ключика провожу его, а там и удеру. Пущай один идёт. Вишь, как гроза накатывает».

А в лесу тёмная ночь. Ни зги не видно.

V

И только что вошли они в Кузьминский лес, как вдруг: трах! — ударил гром и пошла кружить, вертеть буря, а дядя Бодряй говорит:

— Ничего! Ничего, милый человек… волос с головы твоей не падёт без воли Господа… Не бойся!

А Прошка совсем струсил и испугался. Сам идёт, дрожит; ноги еле переставляет и про себя скорёхонько твердит: «Свят! Свят! Свят! Господь Саваоф!..»

И кажется ему, что кругом его не деревья, а какие-то лешие стоят или идут вместе с ними. «Дядя Бодряй! Дядя Бодряй!» — хочет он сказать, да голосу не хватает, горло перехватило.

А дядя Бодряй знай себе идёт вперёд и говорит так ласково, да приветливо:

— Иди-иди, милый человек. Ничего не бойся!