Дядя Динамит

Очень жаль, что ни один из этих доводов не пришел в голову Биллу, когда он огибал угол. В Отисе он увидел распутника и повесу, порхающего с цветка на цветок, а нам известно, как он относился к этому роду существ. Ему представлялось, что надежней всего — оторвать у них голову, к чему он и собирался приступить, когда схватил Отиса за шкирку, дернул — но услышал пронзительный вопль:

— Не убивай его! Это мой издатель!

Билл растерялся, Гермиона прибавила:

— Издает три следующих романа. 20 процентов, свыше трех тысяч — 25.

Билл все понял. Даже в ярости он мог рассуждать и рассудил, что у таких издателей головы отрывать не надо. Успехи Гермионы были дороже ему, чем ей. Словом, Отиса он выпустил. Тот попятился, прислонился к дереву и, отдуваясь, стал протирать очки.

Отдувался и Билл. Тяжело дыша, он схватил Гермиону за руку. Новый Уильям Окшот, гроза тиранов, походил на Джеймса Кэгни и на Аттилу. Глядя на него сквозь протертые очки, Отис припомнил парижского ажана, арестовавшего его на публичном балу.

Нельзя сказать, что Гермиона осталась холодной. Ее трясло: и этот неприятный процесс вызывал дрожь восторга. Как все красавицы, она привыкла к поклонникам. Годами вращалась она среди людей, сворачивавшихся, как копирка, от одного неласкового слова, и это ей приелось. Даже от Мартышки она втайне ждала бурных страстей, на какие способен разве что второй помощник грузового судна. И вот она нашла, где не искала. К своему кузену она относилась хорошо, но свысока, скажем — как к овце. Но эта овца, сбросив шкуру, оказалась заправским волком.

Так удивимся ли мы, что в мужчине, осыпающем ее поцелуями, Гермиона Босток узнала героя своих мечтаний?!

— Гермиона! — сквозь стиснутые зубы выговорил Билл.

— Да, дорогой?

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, дорогой.

— И никаких Мартышек?

— Конечно, дорогой.

— Здорово! — сказал Билл Окшот и обернулся к издателю, который с тоской припоминал счастливые парижские дни. — Значит, издаете книги?

—Да, — с готовностью ответил Отис. — Все до единой.

— И дадите 20%, а там — и 25?

— Да.

— А может, сразу двадцать пять?

Отис это одобрил, — собственно, он и сам собирался это предложить.

— Здорово, — сказал Билл. — Пошли, выпьем чаю.

Гермиона покачала головой:

— Я не могу, дорогой. Надо ехать в Лондон. Мама сидит там очень давно, наверное, удивляется. Подвезти вас, мистер Пейнтер?

Отис вздрогнул:

— Поеду поездом.

— Он очень медленно идет.

— Ничего, я не спешу.

— Что ж, дело ваше. До свидания, дорогой.

— До свидания, — сказал Билл. — Я завтра приеду. А сейчас проводи меня до машины. Хорошо, дорогой?

Отис остался у дерева, слабый, но счастливый. Вскоре мимо него пронеслась машина, он закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел Билла.

— А может, тридцать? — спросил тот.

— Pardon?

— Процентов. За ее книги.

— А, да, конечно! Что ж, это лучше.

— Зачем мелочиться?

— Вот именно.

— И реклама, да?

— Конечно.

— Здорово! Она очень страдала, что те издатели не рекламируют ее книги.

— Жалкие люди.

— Предпочитают рекламу слухов.

— Ха-ха!

— Значит, будут статьи?

— Еще как! Во всех воскресных газетах.

— А в будничных?

— Да, и в них. Хорошо бы плакаты…

Билл не думал, что этот человек вызовет в нем такие чувства. Может, и повеса — но какой ум, какое сердце!

— Здорово, — сказал он. — Такие плакаты на стенах. Да, здорово.

— Конечно, — заметил Отис, — это стоит денег. Нет-нет, я не колеблюсь, но мне бы небольшую… дотацию. Вы бы не вложили тысячу фунтов?

— Это мысль. А может, две?

— Или три? Или все пять? Такое круглое число.

— Оно круглое?

— В высшей степени.

— Здорово! Значит, пять.

Отис опять закрыл глаза, на сей раз — в экстазе. Он давно подозревал, что есть ангелы, но не надеялся их встретить, а уж тем более не надеялся, что ангел согласится на пять тысяч.

Открыв глаза, он увидел, что Билла нет — то ли вернулся на небо, то ли ушел на террасу. Выведя велосипед и птицей взлетев в седло, он покатил по аллее. Когда-то, в Париже, ему удалось взлелеять в себе солидный пессимизм, но теперь он был оптимистом, от бакенбард до подошв.

Пройди тут случайно Пиппа и скажи, что бог на небе и все хорошо на свете, он бы пожал ей руку и вскричал: «Как я вас понимаю!»

2 Билл не вознесся на небо, он пошел на террасу, куда через некоторое время явился и пятый граф, заметно посвежевший. Увидев молодого друга, он кинулся к нему, крича:

— Поздравляю!

Билл удивился такой прозорливости, но граф объяснил, что сходство с серафимом или херувимом, поющим «Осанна!», могло бы и само по себе обо всем рассказать.

— Хотя вообще-то, — прибавил он, — рассказал мне один знакомый, который ехал на велосипеде. Точнее, он уже не ехал, а лежал, мягко хихикая, но рассказать — рассказал. Насколько я понял, он видел все, от начала до конца. О технике вашей он самого высокого мнения. Схватили за руку?

— Да.

— Трясли?

— Да.

— Прижали, осыпали?

— Да.

— Чего же вы хотите! Метод Икенхема. Самая гордая красавица сдается в тот же миг. Наверное, жалеете, что потратили впустую столько лет?

— Не без этого.