Дядя Джимми, индейцы и я

Ко всему тому, что Джимми замышлял в музыке, у меня не лежала душа Он больше всего любил хиты Джонни Кэша и «Червоны гитары», которых в шестидесятые годы называли «Битлз из Вайхзеля». Но то, что из музыки этих суперзвёзд получалось на его синтезаторе, звучало как караоке; моя электрогитара защищалась всеми средствами, струны были острые, как нож, и подушечки моих пальцев распухали, когда мне приходилось играть эти монотонные ритмы.

Я хотел звучать как Дэвид Гилмор — холодно и горячо в каждом ударе по струнам, мне хотелось в точности повторить его песни, да так, чтобы ни одна душа не смогла отличить мою версию от оригинала.

А вместо этого мне пришлось бессчетное число вечеров потратить с Джимми на то, чтобы перепробовать все возможные танцевальные ритмы его «Ямахи»: марши, вальсы, танго, босса нова, румбу, самбу, кантри, блюз, диско-1 и диско-2, рок-бит слоу и рок-бит фэст.

Он говорил:

— Левой рукой я жму на две клавиши, потом беру септаккорд и сразу же бас и к нему весь сопроводительный оркестр; правой я играю только соло, мелодию — проще не бывает!

Мы репетировали самое меньшее трижды в неделю, и возмущение наших соседей нарастало, начались ссоры с ними, в первую очередь с русскими. Мы были как одержимые, мы хотели стать лучшей польской танцевальной капеллой, какую только видела когда-нибудь Америка: «Блэк из уайт» должно быть у всех на устах.

Я написал несколько рок-песен и попытался вместе с Агнес перевести на наш родной язык тексты из «Uncle Meat» Фрэнка Заппы: мне казалось, что они лучше всего подходят к моей музыке, — там тоже забивают свиней, как в Ротфлисе, слышно, как трещат кости и рвутся аорты, — настоящая жизнь!

Лишь несколько месяцев спустя после нашего приезда в Виннипег мои песни наконец были готовы. Мне даже удалось убедить дядю, что мы могли бы играть и мою новую музыку. А за это я должен был взять обязательство никогда больше не обижать господина Ямаху, который, по словам Джимми, избавил нас от колоссальной работы, потому что благодаря ему мы могли обойтись без ударника и без басиста, нам никого не приходилось просить о помощи.

— В «Ямахе» есть один микрочип, на котором записаны все музыканты мира, — объяснял Джимми, — ты нажимаешь на кнопку — и вот ты уже знаменитый басист!

Он также считал, что я должен брать пример с многочисленных кантри-музыкантов и сокращать соло моей гитары, я должен перестать подражать моим любимым Шаке и Пейджу, или как их там всех зовут, потому что они ничем не лучше старых баб, этих плаксивых кликуш, которые так жутко поют на воскресных мессах в Ротфлисе, что барабанные перепонки у людей всякий раз сползают в штаны.

Введение моего нового материала в программу проходило, как ни удивительно, без сучка без задоринки.

— Ну да, покажи наконец, на что ты способен! — сказал Джимми.

Перед тем как спеть ему первую песню, я чувствовал себя очень неуверенно, но Агнес подбодрила меня поцелуем и сказала, что хоть я и не гений, но, наверное, смог бы зарабатывать моей музыкой, — и она на самом деле так считала.

— От поцелуев песни лучше не становятся! — заявил Джимми. — Итак, давай-ка послушаем, что ты там намастрячил. Надеюсь, я не оглохну от твоего шкрябанья на гитаре!

Мой страх, безумный страх ошибиться, связывал во мне гения по рукам и ногам. Но я играл и пел как профи, это было моё первое настоящее выступление, с каждой нотой я овладевал публикой всё увереннее и держал её под контролем. Я был самый прожорливый лев всех времён. Этот лев кричал: «Сейчас вы будете смеяться, а вот сейчас вы опечалитесь, а теперь, пожалуйста, полная тишина!»

Я выдержал этот экзамен, не осрамился, из меня получится хороший кантри-гитарист, засвидетельствовал мой дядя, и я был горд, потому что он не какой-нибудь приблудный уличный музыкант. В1967 году — когда я только родился, — он был, по крайней мере, лучший басовый гитарист из молодых и перспективных в Польской Народной Республике; он имел право судить, есть в ком-то зёрнышко таланта или нет. Ему нравились даже тексты Фрэнка Заппы, поскольку они воспевали нашу новую родину; он говорил, что Шока большой патриот, а с любовью к родине шутить нельзя, поскольку на первом месте стоит любовь к своей родине, и только потом можно побеспокоиться о женщинах и детях.

У нас были хорошие песни и тексты, мы отрабатывали и совершенствовали нашу программу, нам не хватало лишь выступлений.

6

Примерно через год нашей канадской жизни страница перелистнулась. Агнес взяла все дела в свои руки и ускорила нашу музыкальную карьеру, разогнав её с нуля до ста Гоночная машина звалась «Блэк из уайт», и мы с Джимми были абсолютными топ-пилотами. Шеф Агнес из мясной лавки по её настойчивой просьбе прослушал кассету с нашими песнями. Он был так восхищен нашими балладами про бойню, так очарован и заряжен, что стал гонять эту кассету в своей лавке каждый день.

— Эти парни знают дело! Хотел бы я услышать их живьём, — сказал он однажды Агнес.