Дядя Джимми, индейцы и я

Мой дядя вообще не думал обо всей этой истории. Он просто списал нашу группу. Он распрощался с ней при помощи множества банок пива и одиноких вечеров, в которые он слушал в своей комнате живые записи последних двух лет на кассете.

Был декабрь. Однажды вечером Джимми случайно поведал мне, что его шеф набирает новую бригаду, которая вот-вот должна приступить к работе: вначале люди будут заняты на внутренней отделке, а летом главным образом на кровельных работах.

Я сразу понял, что это мой шанс, и сказал, излучая радость:

— Ну так я готов!

— Откуда такая внезапная перемена убеждений? — спросил он. — Интеллектуал хочет снизойти до нас, до рабочего класса?

— Нет, он только хочет спасти свою шкуру! Следующий вор, который явится в видеопрокат, может быть, окажется повидавшим виды солдатом с базукой. До тебя дошло?

— Ещё как! У тебя, видимо, совсем измотаны нервы — того и гляди сорвёшься, — сказал он. — Если так, то завтра я могу спросить у Рыбака. Но это посредничество будет тебе чего-нибудь стоить. Скажем, так: двадцать долларов!

На следующий день во время обеденного перерыва Джимми позвонил мне. Он был краток:

— Рыбак сказал, будешь на подхвате!

— Когда начинать? — спросил я его.

— Со второго января — приказ твоего нового начальника!

Я положил трубку и в ту же минуту побежал в заднее помещение к мистеру Шорту и сказал:

— Прежде чем какой-нибудь сумасшедший пристрелит меня, лучше я сам уйду! А вы — страховой мошенник!

От неожиданности он оторопел, но быстро пришёл в себя и сказал:

— Неплохая шутка! Я её запомню, а теперь перенеси свою почтенную задницу за дверь и больше никогда здесь не показывайся! Я не могу держать за стойкой проката чокнутых психопатов!

Рихард Гржибовский всё ещё продолжал клеймить нас с дядей как предателей, не хватало только, чтобы он на улице кричал нам вслед «Хайль Гитлер!», как это делали некоторые деревенские из Ротфлиса, когда видели, как через Вармию и Мазуры едет автобус с пенсионерами из Западной Германии навестить свою старую восточнопрусскую родину.

Гржибовский не взял бы нас назад, это стало мне ясно, я немного просчитался в своих прогнозах: Рождество 1989-го — шутка ли! Надо было прислушаться к Заппе, который мне ещё несколько месяцев назад предсказывал: «You have to work for it! Stinkfoot!»

12

Вот уже несколько месяцев будильник звонит каждое утро в пять часов. Мой дядя к этому времени чаще всего уже на ногах, и туалет занят. Он бреется намылившись и режется всегда на одних и тех же местах; на кадыке и на подбородке у него вечно приклеены гигантские пластыри. Я приплясываю в своей комнате, прыгаю с одной ноги на другую, стискиваю пах, как маленький мальчишка, и хнычу:

— Коронко! Я больше не могу!

Потом я выскакиваю на улицу вместе с Крези Догом, который даже не смотрит в мою сторону, и говорю ему:

— Только смотри, не написай мне на ногу!

Я нарезаю себе на работу толстые ломти хлеба — «боксёры», как их называет Джимми, — намазываю их смальцем, посыпаю солью, прокладываю помидорами и луком, без колбасы. Только возвратившись домой поздно вечером, я заглатываю жирный лесорубовский стейк с кетчупом и запиваю его канадским пивом, которому дядя Джимми предпочитает что-нибудь более крепкое.

— Чем постоянно пить эту дрянь, — говорит он, — ты бы лучше время от времени баловал свой желудок чем-нибудь хорошим — шнапсом!

«Led Zeppelin» — вот музыка, которую я слушал на стройплощадке. Я бомбардировал собственные уши полной громкостью и шёл по своим же стопам: снова был без медицинской страховки и, каждое утро взбираясь с плеером на крышу, полагался только на голос Роберта Планта и молился восходящему солнцу Манитобы, чтобы не рухнуть с лестницы или с лесов.

Однажды, летом 1990 года, Джимми чуть было не погиб. Как обычно, на празднике подведения дома под крышу он залез на конёк с банкой пива в руках. Он восседал, подобно фигуре на носу средневекового судна, поверх полуготового дома и вопил:

— О господи! Вкалываешь, как во времена фараона, и, слава богу, без травм! За нас!

Он сделал изрядный глоток пива и вдруг опрокинулся назад. Его счастье, что он приземлился на изоляционный материал из стекловолокна.

Как оказалось, в его банку пива залетела пчела и ужалила его в язык, который так распух, что дядя начал задыхаться, ему перекрыло доступ воздуха. Я хотел тут же вызвать «скорую помощь». Но начальник строительства мистер Миллер и остальные рабочие запротестовали:

— Нет, так дело не пойдёт! Только из-за того, что у Коронко возникли затруднения с дыханием?! Чтобы они увидели, что мы здесь работаем нелегально? Да мы же все отправимся в кутузку!

— Убийцы! — прохрюкал мой дядя, от боли обеими руками вцепившись в свою жирную шею.

С того дня он больше не выходил из дому без соломинки для питья. Он регулярно покупал себе упаковки по сто соломинок, защищаясь таким образом от смертоносных насекомых.