Дядя Яша

Осталось только порадоваться о воссоединении. О бабушке дядя Яша рассказывал. Шел дождь, мы сидели в беседке и делали вид, что играем в шахматы. На самом деле нас интересовали девушки, которые пробегали мимо в мокрых, липнущих к телу, легких платьицах. «Зевали» фигуры мы страшно, но дядя Яша был все же более опытным… Не шахматистом, нет. Опытным наблюдателем. Пресыщенным всеми этими формами. Он, кстати, и время выбрал для игры. Правильное. Дождь, будний день, полседьмого, лето. Народ, хочешь не хочешь, а домой побежит. Я же, пацан пацаном, почти не отрывался от этого удивительного зрелища. Пятую партию проиграл – сообщаю сейчас не без гордости.

– Она была чудесным человеком, – неожиданно заявил дядя Яша.

Я, увлеченный высокой брюнеткой в белой до страстного слюноотделения кофте, даже сразу не обратил внимания на эту фразу. А когда все же осознал сказанное, переспросил:

– Кто «она»?

– Папа рассказывал о блинчиках, жареной тюльке, пианино, пяти иностранных языках и револьвере, – мечтательно бормотал он.

– А…

– Бабушка Сара, Максим, «она» – это бабушка Сара.

А что? Нормальное еврейское имя. Это сейчас косятся. Да и тогда, когда дядя Яша еще работал в бухгалтерии порта, – косились. Но те евреи, еще довоенные, древние, жили не так. Они были внутри себя и везде. Это потом их нагло выковыривали, расселили и заставили работать. С переменным успехом, правда.

– Это была чудесная женщина, Максим, – тихо бормотал дядя Яша. – Просто обязана ею быть! Когда все тупо, как стадо, шли. И ведь прекрасно знали, понимали, но даже боялись ослушаться. А она! О боже! Ты знаешь, что сделала она?

Я замотал головой.

– Она вытащила спрятанный в тайнике револьвер! С этим пистолетом еще купцов при царе грабили, – он на секунду замолчал и поспешно добавил. – Но это дело темное, кто знает. Так вот, она схватила его и стреляла. Даже попала в кого-то. Она действовала, а когда её забили прикладами, даже умудрилась укусить «румына» за ногу.

– Смелая женщина, – говорю на всякий случай я, не очень понимая, что надо говорить в таких случаях.

– Смелая? – говорит дядя Яша и вздыхает. – Не то слово. Пока она занималась единоборством с «румынами», мои две сестры убегали со мной на руках по чердакам. Это жертвенность. Она нас спасла. Не только она. Было еще много других добрых людей, которых я и не помню. Они передавали нас из рук в руки, пока не вручили отцу. Мне-то три года было. А ты… «смелая»… Шах, – закончил он воспоминания.

Шах так шах. Да и мат вскорости. Но меня же не шахматы интересовали, а женщины. Дождь усилился, сильно подул ветер, заливать стало в беседку, но поток прохожих только стал больше.

– Не знаю, где она на самом деле погибла и как. Там ли её, прямо дома, или вывезли со всеми. Но я её похоронил! – гордо заявил дядя Яша. – Я её похоронил, как смог. Чего мне это только стоило – никто не знает. И тебе знать не надо. Но теперь у неё есть памятник. Трупа нет, а памятник есть. Раз уж государство не ставит памятники евреям, мы сами. Хороший такой, не жестяная подделка, а строгая каменная глыба.

Ветер подул еще сильней, и дядя Яша уже почти кричал:

– Пусть нет гроба! Зато есть скамейка!