Дядя Котя

Мои сверстники, которые приезжали к родным из Города, говорили по-русски, как и я. Местные жители с приезжими и городскими детьми тоже говорили на русском языке. И дядя Котя со мной тоже общался по-русски. Правда, он, в отличие от деревенских, говорил по-русски правильно, немного жестко, и по манере разговора чем-то напоминал моего отца. Только уже будучи взрослым, я понял, почему в разговорах и поведении дядя Котя с отцом были похожи – они оба были кадровыми военными. Я с местными мальчишками раз или два было заговорил по-украински, но увидел отчуждение и удивленные взгляды, а двоюродный брат, который был постарше меня на пару лет, велел мне больше так не говорить, чтоб не задразнили «бендерой». С бандеровцами в молодости воевал мой отец, был в стычке ранен и, конечно, я не хотел получить подобное прозвище, поэтому говорил со всеми деревенскими по-русски. Мой отец был офицером военного комиссариата, еще служил, а дядя Котя многолетнюю военную службу на флоте закончил в новосибирском госпитале в 46-м, вчистую списанный в запас после японской мины, взорвавшейся у него за спиной при высадке «в лоб» на укрепления Порт-Артура. Однажды, когда мы вместе поправляли во дворе загородку для овец, дядя снял мокрую рубаху, и я увидел множество рубцов на его спине (их было не сосчитать) от осколков разорвавшейся мины. Заметив мой испуганный взгляд, дядя рассмеялся и рассказал, почему такие раны не украшают солдата, а наоборот. С самой древности принято считать, что раны на спине – это позор, т.к. их получают при бегстве, развернувшись спиной к врагу. Каждому ведь не расскажешь, что морские пехотинцы шли с берега моря грудью на вражеские укрепления, а мина разорвалась сзади, прилетев сверху. Упав на берегу, у воды тяжело раненным, дядя Котя остался единственным живым матросом той десантной роты. «Ох, и насмехались надо мной в сибирском госпитале молодые медсестрички, подолгу обрабатывая раны на спине и заднице, – смеялся сам над собой дядя. – Говорили: «Что ж ты за герой, что спину показал япошкам?» Спустя много лет, когда дяди Коти уже не было в живых, из Новосибирска, где его врачевали чуть не полгода, приехала на таврийский хутор посетить могилу отца молодая женщина. Тогда я узнал, что у меня сестер больше, чем я считал ранее.

Почему девичья фамилия моей мамы и дяди Коти так кардинально отличалась от местных малороссийских фамилий, я тоже понял уже во взрослой жизни, когда узнал, как заселялись новороссийские земли в Причерноморье и Приазовье. Вариантов было два. Либо какой-то наш предок, православный грек, устав разбойничать и жечь турецкие галеры в Ионическом и Эгейском морях, пошел на морскую службу к матушке императрице Екатерине Великой и стал заниматься прежним ремеслом, но уже официально и под Андреевским флагом и, получив отставку, поселился на пожалованной ему российским правительством земле на границе Екатеринославской и Таврической губерний. Или же какой-то крымский сероглазый грек соблазнился на посулы князя Потемкина и графа Суворова и переселился, ведомый митрополитом Мариупольским Игнатием вместе с иными соплеменниками в Приазовье в пределы русского православного государства. Первый вариант представляется более реальным, т.к. бабушка в молодости видела царские бумаги на пожалованную землю, да и греческие общины жили подальше, ближе к Азовскому морю. На воинское прошлое предков указывал и характер моего деда Андрея, который, как говорили земляки, был знатным уланом-рубакой, что в армии Его Императорского Величества, что в летучих войсках Нестора Ивановича Махно.

Вокруг нашего хутора были лишь малороссийские и великороссийские селения да сохранились воспоминания о колониях-поселениях немцев, исчезнувших после войны. Молодежь, кто постарше, с русских и украинских сел и хуторов порой ездили на мотоциклах «на танцы» в греческие поселки, что ближе к морю, где вместе дрались с «греками», но мои старшие двоюродные братья, не смотря на свою фамилию, дрались за «русских». При этом один из братьев, который постарше, жил в греческом поселке и был женат на стройной черноволосой гречанке, а по соседству с бабушкой жили семьи, где женами малороссов были по виду явно гречанки и в этих семьях дети порой говорили не только по-русски, но и на совсем непонятном греческом.