Дядя Лёша

Кристина сделала над собой усилие и попыталась продолжить тему запоздалым рассказом про бутерброд с колбасой. Внезапная откровенность Валерии странно подействовала на нее. Только что она до смерти боялась сознаться в собственной совковости, а теперь ей, наоборот, стало необъяснимым образом стыдно, что росла она как-никак в относительно благополучном Ленинграде, а не в Богом забытой дыре, где какой-то дедуля выращивал кабанчика. Наверно, по праздникам на стол выставлялся не зефир в шоколаде, как в приличной семье Калиновских, а слипшиеся конфеты-подушечки. Однако ее жалкие попытки поддержать разговор пропали впустую.

— О Господи, — негромко, но так, что все услышали, вздохнул Антон. Коснулся локтя Кристины своим и сказал, кивнув на Валерию: — Ну вот, приехали. Всегда так, когда напьется. Нет на свете краще птицы, як свиная ковбаса. Прав был классик: пустили Дуньку в Европу…

Валерия вздрогнула, как от пощечины. Это был удар ниже пояса. И главное — за что?! Она бросила недоеденный бутерброд на тарелку, отвернулась и стала промокать губы салфеткой. Легкий розовый румянец превратился в неровные пятна, почти сразу, впрочем, прошедшие.

Кристина отдернула локоть и попыталась решить, что ей противнее: внезапное хамство Антона или то, что он вздумал записывать ее в союзницы.

Вадима точно окатили холодной водой. Мигом развеялся хмель, искрившийся в голове, а вместе с ним испарилось и ощущение волшебства. Он зло подумал о том, что ни за что больше не станет приглашать к себе на праздник чужих людей. Иначе оглянуться не успеешь — сам этот праздник, вот как теперь, внезапно станет чужим.

— Ты-то у нас весь из себя европейский, — нарушая неловкое молчание, сказал он Антону. Он старался ронять слова веско и холодно, и у него, кажется, получалось. Он убийственно хмыкнул: — Как это теперь говорят? После евроремонта?..

Антон томно пожал плечами и сбил сигарный пепел о прозрачный край пепельницы.

— Ну, — засмеялся он, — для некоторых сейчас особенный шик — плясать на столах, со всеми брататься и вспоминать, как кирзачами глину месили. Ты погоди, она еще выпьет, всякие народные слова начнет изрекать…

Щеки Валерии опять жарко вспыхнули, превратив надменную принцессу в самую обычную, чуть не плачущую девчонку. Почему-то она, привыкшая к самой разной публике в своем казино, не могла по достоинству ответить самонадеянному хлыщу. Вадим поймал себя на мысли: такую, обиженную и беспомощную, он любит ее еще больше. Это осознание обожгло его. Любит?.. Да!!?

Валерия нервно скомкала салфетку. Движение обычно безошибочной руки получилось неловким, она задела ножик, лежавший на краю стола, и произошла окончательная катастрофа. Ножик упал, впечатавшись круглым кончиком с прилипшими икринками и полосками масла в лиловый шелк ее брючного костюма.

— А мы что? — снова издевательски вздохнул Антон. — А мы ничего. Мы люди культурные, никто ничего не заметил.

Гриша и Лида давно замолчали и смотрели то на Антона, то на его жертву, не в силах ничего понять. Кристина протянула Валерии свежую салфетку:

— Давайте подотру, а то расплывется.

— Подотри, подотри… — засмеялся Антон. Валерия выхватила у Кристины салфетку и швырнула ее на пол. Еще секунда, и она бы, наверно, выскочила из-за стола и убежала, но Вадим решительно накрыл ее руку своей.

— Пошли выйдем, — сказал он, глядя Антону в глаза. — Поговорить надо.

Сказал и сам почувствовал, какая идиотски традиционная получилась фраза.

— Пошли, пошли, — кивнул Антон, лениво поднимаясь на ноги. Взгляд у него был насмешливый и совершенно трезвый. — Эх, Расея! Кабак, он и с хрустальной люстрой кабак. Чуть что — пойдем выйдем, поговорим… Ты меня уважаешь?

— Не очень! — резко выговорил Вадим.

— О-о!.. — Антон, ерничая, погрозил ему пальцем. — А вот это уже нехорошо. Так у нас в России не принято. Да и в Европе тоже, по-моему.

Гриша нахмурился и стал неуверенно подниматься следом за Вадимом.

— Сиди, — остановил его Воронов.

Они с Антоном направились к выходу из зала. Вадим не обратил внимания на крепко сбитого молодого человека, который почти сразу поднялся из-за соседнего столика и направился следом за ними. Спереди волосы у парня были острижены ежиком, зато на затылке красовался длинный хвост, перехваченный неброской заколкой.

За гардеробом находилось обширное фойе, в менее приличном месте именовавшееся бы курилкой. Сюда открывались двери мужского и женского туалетов, стояли кожаные кресла вокруг журнального столика, под потолком мягко сияли лампы, а одну стену занимало огромное цельное зеркало, простиравшееся от пола почти до самого потолка, чтобы посетители могли оглядеть себя с головы до ног перед возвращением в зал.

— Ну? — спросил Антон. — Я весь внимание. Что вы, сэр, имеете мне сказать?