Эфир, светящийся в темноте, полетел к могиле. Как первый снег упал на землю и тут же исчез. Впитывался? Таял?
Котёнок отскочил, выгнул спину и зашипел. А Талант снова ударил меня изнутри, вызвав резкий кашель. И опять клочки эфира потоком хлынули на могилу.
— Ш-ш-ш!
Земля треснула, открывая глубокий провал.
— Ыыы!
Голос мертвеца послышался раньше, чем появился он сам.
— Хлеба… Хлебушка!
Жёлтый череп, с налипшими катышками земли, мёртвые костяные пальцы, оскал щербатых зубов.
— Хлеба!
Страшно? Ещё бы! Не каждый день оживший труп к тебе тянется. Но мне стало его жалко — я чувствовал, как он страдает и мучается.
— Эй! — я присел на корточки, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Ты меня слышишь?
— Хлеба! — голова скелета моталась из стороны в сторону. — Хлебушка!
— Ш-ш-ш!
Мурзилка подскочил к мертвецу и приложил его лапой по темечку.
— А? Чегось? Кто здесь?
Взгляд покойника упёрся в меня — ледяной, полный невысказанной муки.
— Ты Фрол?
— Агась, — скелет кивнул, — дай хлебушка, барин. Сил нет терпеть.
— Нету, Фрол. Не взял с собой.
— Нетути, — печально протянул он, — деточки голодные останутся.
— Фрол. Фрол! Послушай меня: ты сто лет как умер. Какие деточки? В Злобино уже твои правнуки живут.
Мертвец поперхнулся.
— Правда, чоль?
— Правда. Я тебе врать не буду.
— А хлеб? Хлеб у них есть?!
— Есть, Фрол.
— Точно?
— Сам на днях мимо ездил: хорошо пшеница уродилась. Жать скоро будут.
— А если дожди? — мертвец затрясся. — А если не…
— Я денег дам, чтобы купили. Никто у меня голодать не будет.
— Правда? — он посмотрел на меня с сомнением. — Слово даёшь?
— Даю. Все будут сыты, никто голодать не будет.
Мертвец облегчённо выдохнул и разом осел.
— Слово некроманта нерушимо. Верю тебе.
Земля вздрогнула. По эфиру прошлась волна, будто в озеро бросили камень.
— Устал я. Пора уходить, — покойник посмотрел мне в глаза. — Помни о слове, некромант. Помни.
Скелет ухмыльнулся последний раз и осыпался мелкой пылью. Раз, и будто его никогда не было. А трещина в земле затянулась, не оставив и следа.
— Мяу.
Котёнок прошёлся по могиле, принюхиваясь. И принялся копать ямку, собираясь оправить кошачьи дела.
— Мурзилка! Имей уважение, это кладбище, между прочим.
Подобрыш недовольно посмотрел на меня и потрусил в сторону кустов. Вот зараза мелкий!
Я встал, разминая затёкшие ноги и почувствовал холодок между лопатками. Так бывает от чужого пристального взгляда в спину. Медленно, одновременно потянувшись к small wand в кармане, я обернулся.
Нет, никого позади не было. Только ощущение чужого внимания ко мне и тихий, еле слышный смешок, повисший в воздухе. Да запах ромашек, будто на моей голове тот самый венок. Неужели она? Не уверен. Но лучше пойду-ка я обратно домой. Нечего приличному человеку шляться по кладбищу ночью.
На обратном пути меня начал бить озноб. То ли прохладнее стало, то ли перенервничал, пока мертвеца уговаривал. Так что я сразу отправился на кухню: пару глотков для согрева мне были необходимы.
В полутьме я уронил стул в столовой и зацепился ногой о комод, чуть не упав. Сдавленно зашипел и прихрамывая вышел на цель — буфет, где Настасья Филипповна хранила наливку. На ощупь нашёл бутылку, вытащил пробку и понюхал. Точно, оно! Налил в чайную чашку на слух ровно три булька и выпил залпом. Хорошо!
Дыдых! Кто-то споткнулся об уроненный мной стул. Кого там нелёгкая несёт? Настасья Филипповна услышала, как я покушаюсь на её запасы? Поставив чашку, я метнулся через кухню к другому выходу. Из чистого озорства мне захотелось сохранить инкогнито и посмотреть, кто ходит на кухню ночами. Я спрятался за дверью и осторожно заглянул в щёлку.
На кухню медленно, держа в руке свечку, вошла Александра. Волосы распущены, длинная ночная рубашка, под мышкой зажата книга. Рыжая залезла в буфет, вытащила из него кусок хлеба, отрезала ветчины и положила друг на друга. Украсила сверху веточкой петрушки, села за стол и открыла книгу.
Наблюдать за девушкой, читающей и жующей бутерброд, я не стал. Развернулся и тихо удалился на цыпочках. Прекрасно понимаю эту “книжную” душу, сам так не раз засиживался до утра. Но сейчас я пойду спать — после кладбища и мертвеца из книг я выбрал бы самые скучные, а сейчас и без них засну.
Глава 26 — Праздник
— Итак, сударыня, в чём заключается работа мага?
— Творить волшебство?
Голубые глаза Александры смотрели на меня восторженно и чуть ли не влюблённо. Ещё бы — это был наш первый урок настоящей магии, а не упражнения с утюгом. Утром девушка призналась, что увидела эфир: во время боя с опричниками было столько магии, что зрение ученицы внезапно “щёлкнуло”.
— Нет, — я улыбнулся, — “волшебство”, с обывательской точки зрения, это побочный эффект. Работа же мага — в управлении мировым эфиром.
— А…
— Тем самым, что вы научились видеть. Необязательно, чтобы действия мага обретали видимую форму, зовущуюся “волшебством”. Иногда результат работы никак не проявляется для внешних наблюдателей, а чаще всего обыватель увидит только вспышку искр.
— Я поняла.