Дядя самых честных правил 5

Я закашлялся, сообразив, какую именно «жатву» он имел в виду. Но выражение запомнил: через много лет уже я буду так говорить про битву при Кунерсдорфе.

— А как царя убили…

— Отец Лукиан, погодите. Иоанна Васильевича убили?

— Убили, — монах кивнул. По его лицу промелькнула тень, будто он вспомнил что-то плохое. — Годунов меня в Москву вызвал, чтобы найти виновного. Да только в дороге напали люди Бельского: положили всю свиту, что за мной приезжала, да сами в землю легли.

Вздохнув, монах кинул взгляд на Кижа, но фляжку просить не стал.

— Я махнул рукой да и назад в обитель воротился. Слово дал на сто лет, значит, должен до дня исполнить.

Мне представилось, как в России кипит Смута, убивают Годунова, выползают Лжедмитрии, Минин и Пожарский собирают ополчение, Земский собор выбирает новую династию царей, а в келье всё это время замаливает прошлые грехи некромант.

— А после, как прошли сто лет?

— Остался в обители, — Лукиан улыбнулся, — привык я за это время к тишине и покою. Никто не тревожит, не пытается в интриги втянуть, убийц не подсылает, яд не подсыпает. Лепота!

— Приняли постриг, — я кивнул ему в ответ.

— Зачем? — некромант искренне удивился. — В церковь мне ходу нет, так простым послушником и остался. Только об этом за давностью лет и не помнит никто. Я столько игуменов пережил, что лучше любого в делах обители разбираюсь. Советоваться ко мне ходят, старцем называют.

Он расхохотался, хлопая по коленям.

— Из Петербурга гонцов шлют каждый год, просят покойников важных расспросить. Обычно я их посылаю, — монах сделал выразительную паузу, — обратно. А тут прямо в ногах валялись: говорят, молодого да несмышлёного отрока научить надо, Васькиного племянника. Не выдержало сердце моё, решил наставить тебя на путь истинный в заплечных делах.

Увидев, что я не слишком доволен, он снова засмеялся:

— Не боись, человече. Покойников допрашивать ты сам научишься, если захочешь. Я с тобой о другом говорить буду.

Резко подавшись вперёд, Лукиан схватил меня за ухо и притянул к себе. Лицом к лицу, мы вглядывались друг в друга, а Таланты «принюхивались», отчего эфир между нами сгустился и потрескивал.

— Она, — монах сделал страшные глаза, так что стало понятно, кого он имеет в виду, — за тебя тоже просила. Пророчит тебя в главные работники, а мне отдых обещает дать. Так что учить стану за совесть, понял? А не будешь стараться, так…

На меня накатила злость. Да какого рожна! Здесь вам не Сорбонна, в конце концов. Я поднял руку, сжал его ладонь и с силой отвёл.

— Ещё раз вы ко мне прикоснётесь, отец Лукиан, и я не посмотрю на вашу рясу.

Лукиан прищурился.

— Не боишься, что я тебя в бараний рог согну, отрок?

Я пожал плечами.

— Это мы ещё увидим, коллега. Но крутить уши вы будете послушникам в монастыре, а не мне. Я понятно объясняю?

Несколько секунд он смотрел на меня, а затем отстранился и заржал как конь.

— Точно! Один в один Васька! Ахаха! Точно его кровушка да характер!

Он покатывался со смеху, мотая головой и гогоча.

— Племянник, значит? Ну Васька, ну молодец!

От души насмеявшись, Лукиан вытер пальцами набежавшие слёзы и уже серьёзно сказал:

— Молодец, будет с тебя толк. Так и надо — приказывать некроманту только Она может. Жаль, Васька ради службы гнуться начал, вот и кончил плохо. Беру тебя в ученики, Константин.

Лукиан огладил ладонью бороду и зевнул, перекрестив затем рот.

— Устал я с тобой лясы точить. Подремлю, пока не приедем.

Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза и через минуту захрапел богатырским басом на весь дормез.

* * *

Едва дормез подъехал к Злобино, я дал себе зарок — всеми силами отказываться от любых поездок хотя бы пару месяцев. Надоело! То одно, то другое, дайте, ёшки-матрёшки, побыть дома. Я в конце концов в ссылке, должен сидеть безвылазно в имении. Да, так и буду всем говорить. Максимум, в Муром на бал съезжу, чтобы девчонок порадовать.

Экипаж въехал в усадьбу, подкатил к крыльцу, и Киж сразу же кинулся наружу. Его страшно раздражало соседство с монахом-некромантом, и последний час он сидел как на иголках. Я толкнул Лукиана, сказал «приехали» и тоже выбрался наружу.

— Костенька!

По ступенькам спускалась Марья Алексевна.

— А я как чувствовала, что ты едешь, — княгиня порывисто обняла меня. — Я уже места себе не находила. Думала, куда тебя отправила, прямо зверю в пасть! Нет, больше я тебя к князю не отпущу…

— Я тоже рад вас видеть, Марья Алексевна. Да я и сам не поеду — боюсь, на похороны князя меня не пригласят.

Она отстранилась и пристально вгляделась мне в лицо.

— Ты не шутишь?

— Какие шутки, Марья Алексевна.

Охнув, она снова обняла меня.

— Дура я старая. Зачем только подбила тебя на такое дело.

— Успокойтесь, Марья Алексевна, всё хорошо.

Дормез громко скрипнул, выпуская наружу отца Лукиана.

— Красота-то какая! — возгласил он, широко потягиваясь. — Лепота!

Марья Алексевна отодвинула меня в сторону, впившись в монаха тяжёлым взглядом.

— Кость, а Кость!

— Что…

— Ты кого привёз, а?

Княгиня двинулась вперёд, снимая с пояса веер.

— Ты кого притащил?

Увидя приближающуюся с явно недобрыми намерениями княгиню, монах удивлённо поднял бровь.