Дядя самых честных правил 5

— Что ты так крепко спишь, спишь, не проснёшься?

Там, где на кожу ложились тёмные следы варева, я чувствовал лёгкое жжение и мятный холод.

— Хорош ли мы тебе построили крепкий дом, без окошечек, без хрустальных стёклышек?

Хитрая вязь линий на горле, грудине, солнечном сплетении и вокруг пупка.

— Ждать-то нам тебя не дождатися, глядеть-то нам на тебя не доглядетися.

Длинные полосы на руках и ногах.

— Нигде нам тебя не видывать, нигде нам про тебя не слыхивать.

Лицо монах разукрасил, как мне показалось, подобием черепа.

— Ты уляжешь с ним в могилушке, под сырым песком да под камушком.

Остатки кашицы он растёр ладонью мне по волосам и отступил на пару шагов.

— Сила к силе! — почти закричал он, воздев руки, будто жрец над жертвенником. — Смерть к жизни! Жизнь к крови! Кровь к земле!

Он свёл ладони, и в них появился давешний череп. Но теперь он был украшен какими-то лентами, перьями и кожаными ремешками, став похожим на диковинного сказочного зверя. Вот только сказка эта была страшная, а волчьи клыки блестели, как кинжалы.

— Беги, человече. Беги, ибо лыкус встал на твой след.

Череп опустился на лицо Лукиана, превратившись в пугающую маску. Будто змеи, ремешки оплели голову монаха, а в глазницах вспыхнул зелёный огонь.

— Беги!

Голос превратился в рык, и ноги сами понесли меня прочь, в беспросветную чащу.

* * *

Погоня гнала меня через лес. За спиной хрипел и раскатисто рычал зверь, под ногами ломались сухие ветки, вокруг вздымалась до неба темнота. Дыхание хрипело, сердце бухало молотом, а босые ступни оставляли глубокие следы в палой листве.

Во мне бурлила сила, раскалённый эфир и бешенство. А пробудившийся Анубис, завывая, бился в рёбра, не в силах вырваться наружу. Линии рисунка, сделанного Лукианом, превратились в прутья клетки, не пропускающего даже каплю эфира. Вся магия и сила оказались заперты внутри, закипая, как в котле.

— У-у-у!

Вой подгонял, ударяя в затылок. Я чувствовал ледяное дыхание «лыкуса», как назвал его монах, и точно знал — стоит остановиться и он разорвёт меня. Прочь, прочь, прочь!

Чем дальше я убегал, тем сильнее было желание развернуться и дать бой преследователю. Вот только ружьё и нож остались на стоянке, а магия оказалась запертой чёртовым рисунком на коже. Сволочь! Ненавижу!

Сознание стал застилать гнев. Страшный, обжигающий, бездумный. Смешиваясь с магий и бешенством Анубиса, он заставлял меня отвечать на вой лыкуса гортанным рычанием. Убить! Уничтожить! Растерзать!

И всё же соображать я не перестал. Держать долго такой темп я не смогу. Магия оставалась заблокированной, а, значит, нужно добыть оружие. Я стал забирать правее, чтобы сделать круг и вернуться к костру. А там взять «огнебой» и дать отпор то ли призванной твари, то ли монаху под её личиной.

К счастью, хищник не проявлял особого ума и тупо бежал по моим следам. Не обращая внимания на препятствия, он сносил всё на своём пути. Я слышал, как трещат стволы, когда он задевает деревья, или громко хлюпает по мягкому илу, если я пробегаю по краю болотца.

В какой-то момент лыкус отстал, а вдалеке мелькнули отблески костра. Вперёд! Прибавить ходу! Выкладываясь из последних сил, я рванул к спасительному огню.

— Р-р-р!

Я остановился как вкопанный. Тварь стояла прямо передо мной на широкой прогалине. Высокая, с длинными лапами, заканчивающимися несоразмерными когтями. Волчий череп с гривой из перьев кивал в такт качающимся веткам деревьев.

— Прими смерть, — захрипел лыкус, — тебе не уйти.

Анубис внутри будто взбесился, раскаляясь всё больше. Я жаловался на дыхательные упражнения и выдыхаемый эфир? Да сейчас у меня внутри будто разливалась огненная лава, сжигая каждую жилу. В голове сгорели все слова, что знал, я зарычал, показав зубы.

— Твой Талант краденый, ты жалкий червь, а не маг.

Дрянь! Раздираемый магией изнутри, я не мог больше ни стоять, ни убегать. Ослеплённый гневом и пожаром эфира в груди, я бросился на чудовище. Порву! Руками! Чтоб ты сдох!

— Тебе не прой…

За три шага до твари узор на моей коже загорелся синими язычками пламени. Давление магии внутри достигло критической точки и прорвалось наружу. Я споткнулся и полетел на землю. Анубис завыл на тонкой ноте. Эфир во мне вспыхнул и взорвался, разрывая меня на части.

* * *

Сознание вернулось рывком. Свернувшись в позе эмбриона, я лежал, будто в объятиях мягкой перины, на толстом слое пепла. На зубах скрипел песок со вкусом гари, а ступни саднило, словно я всю ночь ходил по ножам.

С трудом разлепив глаза, я поднялся на руках и сел. Ёшки-матрёшки! Это что такое было-то? Предрассветные сумерки высветили вокруг удивительную картину. Вокруг были следы страшного взрыва: неглубокая воронка, в центре которой сидел я, выжженное пространство в двадцать шагов, а дальше шёл поваленный лес. Выдернутые с корнем деревья, лежавшие на земле толстые стволы, обугленные ветки без листьев. Уцелевшие ёлки виднелись шагах в ста от меня, не меньше. Тряхнув головой, я попытался призвать Анубиса.

— Даже не думай.

Я обернулся. У края пепелища на пеньке сидел Лукиан. С серым, уставшим лицом он крутил в руках маску из черепа волка.