— Таня, пожалуйста, когда мы наедине, называй меня по имени. Давно пора, между прочим.
Девушка глянула насмешливо и кивнула.
— Если ты просишь, то пожалуйста. Скажи, что меня ждёт дальше? После этого всего…
— А чего ты сама хочешь?
На несколько мгновений она задумалась, а затем тряхнула головой.
— В Петербург я точно не хочу. Дворец, где мама умерла, такое страшное место, до сих пор от него мурашки. Хочу учиться магии…
Таня остановилась, протянула руку и ладонью коснулась моей щеки.
— И тебя. Этого мне будет достаточно.
Встав на цыпочки, девушка несмело поцеловала меня, будто боялась отказа. Я обнял её и ответил так, чтобы никаких сомнений у неё не осталось. Но рассказывать о клятве и обещании через три года устроить её свадьбу не стал. У неё и так сейчас много поводов для переживаний, нечего добавлять ещё один. Придёт время, там и разберёмся, что к чему.
— Значит, так и будет. Я не собираюсь отправлять тебя в столицу или отдавать кому-либо.
— Это всё, что я хотела услышать.
— Только придётся тебя замаскировать, чтобы никто не догадался, кто твои родители.
— Э… Заколдуешь, чтобы лицо другое было?
— Нет, — я рассмеялся, — кое-что другое сделаю. Только сначала надо с Марьей Алексевной обсудить. Мы тебя спрячем так, что ни один сыщик не найдёт.
Так за разговорами мы незаметно и дошли до камней. Там пришлось напустить на себя строгий вид и заняться с Таней дыхательными техниками. Упражнения давались ей тяжело, я придирался, требовал повторять раз за разом и не давал девушке спуску. Не самое приятное занятие, должен заметить, но я действовал по принципу: хочешь добра человеку — учи без послаблений. Тем более что с Талантом шутки плохи, по себе знаю.
— Константин Платонович…
— Кхм!
— Костя, — Таня зажмурилась и тряхнула головой, — Костенька, я не чувствую никакого Таланта. Вот ни капельки!
— Даже не пытайся его специально искать. Он сам проявится, когда придёт время. По себе знаю, Талант никогда не опаздывает, он приходит вовремя.
— Хорошо, — она вздохнула с сожалением, — а так хочется его пощупать.
— Тогда повтори последнее упражнение. И не напрягайся так на вдохе, будто собираешься лопнуть…
Нашего возвращения в усадьбу с нетерпением ждали.
— Константин Платонович! Как я рад вас видеть! Только узнал, что вы вернулись, так сразу к вам.
Добрятников обнял меня по-дружески и кивнул на Ксюшку.
— Простите, но снова перекладываю на вас заботу о своей дочери.
— Ксения, опять? — я вопросительно поднял бровь. — Как в прошлый раз?
— Нет-нет, что вы, — заступился за рыжее чудо отец, — она старалась, даже больше, чем я рассчитывал. Первые три дня — идеально. Затем хорошо, терпимо. А потом… Потом у нас закончились куры, а у нашей мамы нервы.
Девочка бросила на меня жалостливый взгляд. А Мурзилка, сидевший у её ног, только презрительно фыркнул. В наш курятник он не ходил никогда, предпочитая питаться от щедрот ключницы и повара, а вот чужих птиц принципиально терпеть не мог. Но не охотился, как обыкновенные коты, а действовал изощрённо: приходил в курятник, садился в центре и выбирал жертву, на которую пристально смотрел. Птичка от такого внимания начинала носиться кругами, а затем и вовсе помирала от страха. Мурзилка забирал добычу, относил в укромное место и устраивал пиршество.
— Пётр Петрович, я компенсирую потерю ваших бедных кур.
— Господь с вами! Это всё мелочи и ерунда. А вот смотреть, как ваш тигр их изводит, — просто мурашки по коже. Слуги на ночь запираться стали, чтобы он к ним случайно не зашёл.
Я пообещал, что больше не позволю Ксении возить с собой кота. Куры курами, а доводить семейство Добрятниковых до нервного срыва в планы не входило.
Кстати, Мурзилка отнёсся к возвращению моего Таланта со всем вниманием. Подошёл, обнюхал меня, потёрся о ногу и стал проситься на руки. Пришлось взять заразу эдакую. А ведь весу в нём, пожалуй, почти пуд будет. Если и меньше, то не слишком сильно. Это уже не Мурзилка, а целый Мурза получается.
Добрятников пробыл у нас до вечера. Рассказал последние печальные новости о смерти императрицы и слухи о новом императоре Петре Фёдоровиче.
— Помяните моё слово, Константин Платонович, добром это царствование не кончится.
— Почему вы так думаете, Пётр Петрович?
— Вы помните времена Бирона? Ах да, вы слишком молоды для этого. А я прекрасно помню. Так вот что вам скажу: Бирон не был таким страшным мздоимцем и деспотом. Вполне толковый человек, получше многих наших царедворцев. Но имел несчастие быть немцем в глазах нашего дворянства. А оно терпеть не может над собой любых иностранцев. Хоть наши князья, графья и простые помещики восторгаются всем заграничным и благоговеют перед авалонскими и французскими «мудрецами», дома они со всей ненавистью обрушиваются на иностранца, взявшего хоть толику власти над ними.
— Вот как? Никогда бы не подумал.