Дядюшка Наполеон

Тревога моя оказалась не напрасной. Я думаю, сплетник Дустали-хан сделал свое дело, потому что на следующий вечер, во время ужина у дяди Полковника, куда были приглашены дядюшка Наполеон и несколько человек ближайших родственников, нежданно-негаданно появилась Фаррохлега-ханум. Как всегда, она была с ног до головы облачена в черное.

– Низкий поклон вам всем… О-о, да тут цвет общества! А я вечером ходила на поминки по мужу Монир-ханум… Возвращалась оттуда, дай, думаю, зайду проведаю.

В комнате стало тихо. Шамсали-мирза, недавно вернувшийся из Хамадана, руководствуясь собственными представлениями о поддержании разговора, спросил:

– Кто это Монир-ханум?

– Монир-ханум – дочь Этемада оль-Мамалека… Бедняжке эти дни так тяжело… Муж ее – еще и не старый совсем – вернулся домой из министерства, пошел руки помыть да прямо около крана и упал замертво! Пока за доктором послали, он уж, прости господи, скончался. Сегодня на поминках говорили, что удар-то его хватил из-за этой истории с зятем…

– А что случилось с его зятем?

– Ну уж это-то вы должны знать… Зятя несколько дней назад вместе со всеми англичане арестовали и увезли. Говорят, в Арак сослали….

Вдруг раздался хриплый голос дядюшки Наполеона:

– Англичане? Почему?

Асадолла-мирза засуетился, пытаясь отвлечь внимание собравшихся от опасной темы, но дядюшка воскликнул;

– Подожди-ка, Асадолла! Вы, ханум, сказали, что англичане арестовали какую-то группу?

– Да, и среди них несчастного зятя Этемада. Жена, бедняжка, ничегошеньки о нем не знает.

Я в ужасе следил за разливавшейся по лицу дядюшки бледностью. Возможно, не все поняли причину дядюшкиного волнения, но кое-кто знал наверняка, а еще кое-кто догадывался.

Несколько мгновений стояло молчание. Только дядюшка бормотал:

– Англичане… англичане… приступили к делу, значит…

Внезапно он вскочил и крикнул:

– Касем… Касем! Пошли домой.

И, не обращая внимания на протестующие возгласы собравшихся, вышел из гостиной.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Дядя Полковник побежал вслед за дядюшкой Наполеоном. Собравшиеся удивленно переглядывались. Асадолла-мирза испытующе смотрел на отца, но тот держался вполне спокойно.

Наконец Фаррохлега-ханум сказала:

– Я не поняла, с чего это ага тан разволновался? Ведь муж Монир-ханум и его зять ему совершенно чужие!

Асадолла-мирза сердито покосился на нее, потом, стараясь скрыть раздражение, проговорил:

– Нет, ага волнуется из-за несчастного Мансура ос-Салтане. Знаете, это дядя Дустали-хана.

– А разве с дядей Дустали-хана случилось что?

– Да неужели вы, ханум, не в курсе? Уж так он, прости его господь, страдал…

Глаза Фаррохлега-ханум, почуявшей поминальную тризну, алчно блеснули:

– Ах ты боже мой! Как же это, я не слыхала? Когда он отмучился-то? А поминать где будут?

– Да пока не решили, где поминки устроить, он ведь только сегодня скончался.

– Надо же, горе какое! А я совершенно ничего не знала…

– Моменто, я полагаю, хорошо бы вам утешить Дустали-хана.

– Жалко, что час поздний, а то бы я…

– Да что вы, сейчас совсем не поздно, – заверил ее Асадолла-мирза, – я, как раз когда сюда шел, видел, что Дустали-хан только что вернулся домой.

Фаррохлега-ханум заколебалась, а Асадолла-мирза продолжал:

– При той дружбе, которую ваша матушка питала к покойному, я думал, что вы-то уж непременно будете у его смертного одра.

Фаррохлега-ханум решительно встала:

– Да, вы правы, некрасиво получилось. Я сейчас же загляну к Дустали-хану и Азиз ос-Салтане…

Когда Фаррохлега-ханум выкатилась, присутствующие, которые с большим интересом наблюдали, как Асадолла-мирза фабриковал свою новость, облегченно вздохнули. Асадолла-мирза обратился к дяде Полковнику:

– Надо было как-то сплавить отсюда эту старую сову. А теперь скажите, как там ага?

Дядя Полковник с мрачным видом ответил:

– Братец был очень рассержен и отправил меня назад. Сказал, что желает побыть один.

Час спустя в гостиной оставались только Асадолла-мирза, отец и дядя Полковник. Я притулился в уголке и слушал, о чем они говорят.

– Я всерьез боюсь, как бы ага не наложил на себя руки, – говорил мой отец. – Помните, он тогда рассказывал, что Наполеон принял яд после поражения?

Асадолла-мирза отпил немного вина.

– На этот счет я спокоен. Ведь и Наполеон, если помните, когда ему пришлось отречься, выпил яд, но затем, после Ватерлоо, он дожидался, пока его отошлют на остров Святой Елены.

– Ну, нельзя же надеяться, что ага будет следовать каждому шагу Наполеона…

Тут в разговор вступил дядя Полковник, долго сидевший в глубокой задумчивости:

– Асадолла, мне подумалось, может, мне лучше самому поговорить с сардаром Махарат-ханом?

– Поговорить с сардаром Махарат-ханом насчет аги? А какое отношение…

– Да не насчет аги, а насчет меня, – прервал его дядя Полковник. – Насчет моего коврика, который этот индиец забрал, – и дело с концом… Надо же что-то придумать! Это невиданное мошенничество и наглость…

– Господи, Полковник, речь идет о жизни вашего брата, а вы все о коврике!