Дядюшка Наполеон

– Это я был, ага, я! – снова встрял Маш-Касем и робким трусливым голосом добавил: – Не сочтите за дерзость, ага, но осмелюсь доложить, это все же было в битве при Казеруне.

Наверное, впервые в жизни раскаявшись, что некогда допустил Маш-Касема к участию в своем военном прошлом, дядюшка заорал:

– Где было, там и было! Да хоть у черта на рогах! Ты дашь мне когда-нибудь договорить?!

– Молчу, молчу! Откуда ж мне знать, ага?!

И в гробовой тишине, воцарившейся среди напуганных дерзостью слуги гостей, которые, не знай они о благочестии и набожности Маш-Касема, сочли бы его стоящим одной ногой в аду, дядюшка продолжил;

– Так вот, значит, стащил я этого идиота с лошади – уж лучше б я себе руку сломал и не спасал его! – а сам укрылся за скалой. Большая такая скала… С эту комнату, А что же делалось вокруг? Двоих, а может, троих из наших людей подстрелили, остальные тоже попрятались за скалами… По характеру стрельбы и манере боя противника я сразу же понял, что мы имеем дело с бандой Ходадад-хана… Да, тот самый, знаменитый Ходадад-хан, из давних прислужников англичан.

Дядюшкин захватывающий рассказ, по всей видимости, напрочь лишил Маш-Касема разума, и он снова не удержался:

– Разве ж я не говорил, что это было в битве при Казеруне.

– Молчать! И вот, значит, решил я перво-наперво разделаться с самим Ходадад-ханом… Бандиты, они храбрые, пока жив их главарь, а как только его убьют, бегут без оглядки… Добрался я ползком до вершины скалы… Была тогда на мне кожаная шапка. Я надел ее на палку и приподнял над краем скалы, чтобы они подумали, что…

Маш-Касема снова прорвало:

– Ага, ну прямо будто вчера это было! Так и вижу перед глазами вашу кожаную шапку… Если вы припомните, так ведь вы же потеряли эту шапку в битве при Казеруне, то есть я хотел сказать, ее пулей пробило… Во время битвы при Мамасени у вас кожаной шапки и в помине не было….

Мы все ждали, что дядюшка сейчас треснет Маш-Касема по башке либо дулом, либо прикладом, но, вопреки нашим ожиданиям, дядюшка слегка смягчился: то ли он хотел заставить Маш-Касема умолкнуть, чтобы закончить свой рассказ, то ли силой воображения с легкостью перенес битву в другое место. Как бы там ни было, он дружелюбно сказал:

– А ведь, кажется, Касем-то прав… Вроде бы и вправду это под Казеруном случилось… вернее, в самом начале Казерунской кампании…

В глазах Маш-Касема зажглись радостные огоньки,

– А я что вам говорил, ага?! Зачем мне врать?! До могилы-то… Ну как будто вчера – все – все помню!

– Да – а. Так вот, значит, одна у меня была тогда мысль: как бы пристрелить Ходадад-хана. Когда я поднял на палке свою кожаную шапку, Ходадад-хан – а он был первоклассным стрелком – высунул голову из укрытия. И вот мы с ним – один на один… Помянул я в душе пророка и прицелился…

Дядюшка поднялся со стула и стоял теперь во весь свой немалый рост, приложив приклад к правому плечу. Он целился и даже зажмурил левый глаз.

– Мне из-за скалы был виден только лоб Ходадад-хана, но я этот лоб хорошо знал… Густые брови… Над правой бровью шрам… Прицелился я, значит, прямо ему меж бровей…

И вдруг, как раз в тот миг, когда дядюшка в наступившей мертвой тишине прицелился в лоб Ходадад-хану (точно меж бровей), случилось непредвиденное. Неподалеку от того места, где стоял дядюшка, раздался некий звук. Довольно подозрительный звук. Как будто двинули ножкой стула по камню… или ненароком скрипнуло старое кресло… или… Позже я узнал, что большинство гостей приписали происхождение этого звука именно стулу и не позволили себе избрать менее достойную версию.

Дядюшка Наполеон на секунду застыл, как изваяние. Все присутствующие словно окаменели, замерев на месте. Через мгновенье взор дядюшки вновь обрел подвижностью и налитые кровью глаза – казалось, вся кровь, струившаяся по дядюшкиным жилам, бросилась ему сейчас именно в глаза – обратились туда, откуда раздался звук.

Там сидело всего двое – мой отец и придурковатая толстуха Гамар, дочка одной из наших родственниц.

Никто не решался нарушить тишину. Неожиданно Гамар по-идиотски засмеялась, да так, что ее смехом заразились не только дети, но даже и кое-кто из взрослых, в том числе и мой отец. Я хоть и не разобрался толком, что к чему, нутром чуял приближение бури и крепко сжимал руку Лейли. Дядюшка повернул ружье и направил его прямо в грудь моему отцу. Все притихли. Отец изумленно озирался по сторонам. Внезапно дядюшка швырнул ружье на стоящий рядом диванчик и глухо произнес:

– Как сказал Фирдоуси: «Кто недостойных возвышает, на них надежды возлагает, дорогу верную теряет, змею на сердце пригревает». – И, направившись к выходу, громко крикнул: – Пошли отсюда!

Супруга дядюшки двинулась за ним. Лейли, хотя и не поняла как следует, что произошло, вероятно, почувствовала, что случилось нечто ужасное. Высвободив свою руку из плена моих пальцев, она попрощалась со мной коротким взглядом и устремилась вслед за родителями.

ГЛАВА ВТОРАЯ