Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

Завели пластинку, и стройное гибкое тело Тахиры заколыхалось в такт музыки. Асадолла-мирза хлопал в ладоши и повторял: «Ох… ох…» – и те из гостей, которые еще сохраняли трезвый ум, по одному этому возгласу догадывались, что он не договаривал. Даже женщины заразились восторгом Асадолла-мирзы, и, может быть, впервые во взглядах, которые они бросали на Тахиру, не сквозили ненависть и зависть.

После ужина отец, внешне казавшийся очень довольным и веселым, снова подсел к дядюшке и попросил его довести до конца рассказ про Казерунскую битву, который был прерван в тот злополучный вечер у дяди Полковника. Дядюшка вначале церемонно отнекивался, говоря, что ничего интересного в этом рассказе нет, но в конце концов уступил настойчивым просьбам отца и согласился рассказать. Как только Маш-Касем услышал, что речь зашла о битве при Казеруне, он немедленно встал поближе к своему хозяину.

Дядюшка поправил накинутую на плечи абу и начал:

– Да-а… Тогда война была не то что нынче… Сейчас-то со всеми этими изобретениями: и тебе пулемет, и тебе танк, и тебе самолет – отвага и находчивость отошли на второе место. А тогда что у нас было? Мы сами да четыре мортиры… Солдаты наши и вооружены-то как следует не были. На голодный желудок воевали – довольствие вовремя не поступало. И побеждали мы только благодаря нашей храбрости и твердой уверенности в правоте своего дела. Но, конечно, противник наш был вооружен до зубов. За мятежником Ходадад-ханом стояла вся Британская империя. А у нас если и было с пяток приличных ружей, так и те мы у противника захватили… Одно такое ружье я себе взял, а два-три других солдатам раздал…

– Мне тоже пожаловали, – влез Маш-Касем.

– Да, одно ружье я Маш-Касему дал. Не потому, конечно, что он был хорошим стрелком, а потому, что состоял при мне ординарцем и обязан был меня охранять… В те дни, можете мне поверить, англичане несколько раз покушались на мою жизнь. Особенно после того, как я собственноручно убил Ходадад-хана…

– Благое дело сделали, – вмешался Маш-Касем. – Если б вы этого подлеца не прикончили, тот край никогда бы покоя не знал!

Отец сказал:

– Но вы так и не объяснили, как вам удалось убить Ходадад-хана.

– Только разве что с божьей помощью! Потому что расстояние между нами было шагов этак сто. Я прицелился ему точно в шею…

– Не в шею, а промеж глаз! – поспешно поправил Маш-Касем.

– Я это и имел в виду… У меня ружье всегда немного повыше мушки било, вот я и прицелился ему в шею, чтобы попасть в лоб… Помянул про себя святого Али и нажал на курок.

Маш-Касем хлопнул себя по колену:

– Вай! Вай! Господи, твоя воля!… Как только пуля промеж глаз его прошила, он как завопит! Аж горы вокруг затряслись!

– По крикам мятежников я понял, что пуля попала в цель. Как только их главарь отправился в ад, все бандиты ударились в бегство. Но мы погнались за ними и человек тридцать – сорок взяли в плен.

Маш-Касем саркастически усмехнулся:

– Господь с вами, ага! Какие тридцать – сорок!… Вы, дай вам бог здоровья, столько битв на своему веку перевидели, что теперь и не помните… Я сам их пересчитывал. И было их без десятка ровно триста человек. Брат Ходадад-хана тоже к нам в плен попал.

Асадолла-мирза, бросавший жаркие взгляды на Тахиру, пробормотал:

– Ох, уж лучше б я ослеп… на месте братца Ходадад-хана.

Мы с Лейли стояли недалеко от него и, услышав это, громко расхохотались.

Асадолла-мирза обернулся и кинул на меня укоризненный взгляд:

– Голубчик, кто ж смеется, когда старшие разговаривают! – И снова, повернувшись к Тахире, продолжал поедать ее глазами.

Дядюшка Наполеон, устремив взор в неизвестную даль, сказал:

– Вы думаете, англичане, столько лет обучавшие Ходадад-хана, могли мне это простить?… Через год у нас пропало одно ружье, так против меня целое дело состряпали – еще б немного и всю мою семью изничтожили бы!

Отец глубокомысленно изрек:

– Если стоит того дело, в глаза волку глянешь смело.

Асадолла-мирза, глядя прямо в глаза Тахире, пробормотал:

– Ох, лучше б и не видеть… волка.

Дядюшка спросил:

– Что ты сказал, Асадолла?

– Ничего. Говорю, совершенно верно… насчет волка-то.

Отец не оставлял дядюшку в покое:

– Да, но вы ведь не только на юге страны себя проявили. Англичанам не раз еще приходилось зализывать нанесенные вами раны. А ведь раненый тигр куда опаснее здорового.

Дядюшка мудро улыбнулся:

– Волков бояться – в лес не ходить. Я дрался против них не на жизнь, а на смерть. Несмотря на самоотверженность, проявленную мною во имя утверждения Конституции, они пытались меня оклеветать, хотели запятнать мое честное имя. Всюду распускались слухи и даже, как я слышал, в газетах вроде бы писали, что я помогал полковнику Ляхову расстреливать меджлис… Я действительно служил в казачьем полку, но, клянусь памятью отца, мое ружье ни разу не выстрелило. Да чего далеко ходить, Маш-Касем тогда неотлучно при мне был… Спросите у него, что я сказал Шапшаль-хану!

Маш-Касем, не дожидаясь, пока его спросят, выпалил: