— Там, за широко распахнутыми дверьми Дома культуры улетучивается леденящая сердце скука, пропадают надоевший до чертиков класс, крикливые ученики со своими бесконечными проделками, набившие оскомину книги, в которые приходится изредка заглядывать, когда готовишься к урокам. Господи, какая неблагодарная профессия! Никогда она Габриеле не прельщала. В педагогический попала только потому, что провалилась на экзамене в университет — слишком большой конкурс был, а пединститут в то время спасал не одного неудачника. Теперь и в ее школе полно таких — не учатся, но с божьей милостью перебираются из класса в класс, ибо где-то в министерстве считают, что это лучший метод повышения успеваемости. Вот так и пекут они посредственности, полагаясь не столько на знания своих воспитанников, сколько на инструкции, согласно которым вся ответственность за отстающих ложится на бедные учительские плечи. Конечно, из ее класса выйдут и толковые люди, сейчас не скажешь, в чьем ранце — жезл маршала, а в чьем пусто, хотя, в сущности, тебе абсолютно все равно, в чью голову вдалбливаешь знания — в голову гения или тупицы, — ничего от этого не изменится, и останешься такой же несчастной, какой была, ибо счастье или несчастье не от других зависит, а как бы заложено в нас самих. Мы уже рождаемся такими — счастливыми или несчастливыми. Со своей средой, со своими будущими друзьями и знакомыми, со своим Андрюсом Стропусом. Благословенные или проклятые. Судьба… Лишь когда оказываешься в этом доме, где только музыка и песня, начинаешь верить, будто убежала от судьбы. Будто захлопнула двери в бесконечный, необозримый мир и вступила в крошечное царство сладостного забытья. В царство, где скалит ослепительно белые зубы черное пианино, где снуют такие же, как ты, люди, сбежавшие сюда от житейских невзгод, где пламенеет рыжая борода Саулюса Юркуса, подпрыгивающая в такт музыке. Как хорошо здесь… Удивительно хорошо! Здесь все настоящее, столь необходимое в жизни. И сама ты необходима. Каждому человеку, пришедшему сюда: Юркусу, Унте, слушателям, потому что без тебя в зрительном зале не прозвучит дуэт, не загремят аплодисменты. «Вы удивительно быстро освоили технику вокала, товарищ Стропене», — не может нарадоваться Юркус. «Это верно, с товарищ Стропене петь — одно удовольствие», — вторит восторженному Юркусу Унте. Публика восхищается: «Хорошо у них с Унте получается. Кто бы мог подумать, что председательша такая певунья!..»
Часто в субботний или воскресный полдень колхозный автобус, набитый хористами, петлял по районным проселкам. Песни, смех, остроты. Удивительный день очищения от скверны и забот! А вечером — концерт. В каком-нибудь отдаленном колхозе или соседнем райцентре. Со сцены зал кажется огромным и страшным, но когда перед тобой столько улыбающихся лиц, столько восхищенных глаз, когда слышишь такие аплодисменты — сердце твое оттаивает и ты как бы паришь на невидимых крыльях. И нет-нет да глупая мысль мелькнет: а что, если я сейчас в обморок грохнусь… Вот бы суматоха поднялась! Сотни людей: ах, ах, так прекрасно пела… Срывается концерт, у всех испорчено настроение. И все из-за меня! Из-за меня одной! Оказывается, и я что-то значу…
Габриеле просто вся светится, хорошего настроения хватит на целую неделю.
А Юркус еще нажимает, как говорится, на газ, ублажает.
— Вам сегодня больше всех хлопали, товарищ Стропене.
— Спасибо, но успех заслуженно делит со мной Унте.
— Зачем же делить, товарищ Стропене, — скромничает Унте. — Просто вдвоем лучше получается, чем у одного.
— Ну вот видите, товарищ Стропене…
— Меня зовут Габриеле, Юркус. Или сокращенно Габи. Называй меня по имени.
Юркус застенчиво мотает головой. Как это так — по имени? Ведь перед ним женщина. С положением, учительница. К тому же разница в возрасте.
— Ну, раз так, то называй меня тетей. Тетя Габриеле. Подходит?
Вконец пристыженный Юркус весь багровеет. Что-то бормочет, пытаясь во что бы то ни стало сгладить свою бестактность:
— Давайте поработаем, пока у нас есть время. В страду культмассовую работу придется отложить. Разве что в середине лета выдастся какой-нибудь свободный денек для концерта…
Вот и середина лета, но свободного денька как не было, так и нет. Репетиции и те только два-три раза в месяц — страда всех, кто жив-здоров, на колхозные поля согнала. Правда, в день выпадает часок-другой свободный, но разве отдохнешь, разве выпрямишь спину — бегом на свои огороды полоть сорняки. Кроме того, будь добр и свеклу сахарную прополи (Стропус нынче такую норму закатил!), никто за тебя не сделает, хоть и привезли из Епушотаса полк школьников. Счастливы те из них, кто успел вовремя в пионерлагерь укатить. И Пярле вместе с этими счастливчиками — нечего ползать по междурядьям и обламывать о землю хрупкие ноготочки. Андрюс Стропус намеревался дать норму и учителям, но те стали рвать и метать и не без помощи районо добились победы.