Дягимай

Но Салюте упрямо гнет свое, и Унте ничего не остается, как поесть и растянуться на кровати.

Сквозь сон он слышит:

— Говорят, кто-то видел Фиму… Ну ту, первую жену Даниелюса… Работает на стройке. В медпункте.

— Фима? — откликается Унте.

— А ты чего удивляешься? Думаешь, Даниелюс ничего не значил для нее? Столько лет прожили вместе, вот ее и тянет поближе к нему.

— Пустое дело. Юргиту ей не переплюнуть.

— Может, и не переплюнет, но кровушку попортит.

— Загнала меня в кровать, а сама спать не даешь, — стыдит он ее, пытаясь скорее закончить неприятный разговор.

— Дрыхни, дрыхни. — Салюте оскорбленно замолкает и с двумя ведрами выходит за дверь.

Унте горько усмехается, вперив протрезвевший взгляд в облюбованный угол на потолке, где кишат — по настроению — самые разные и самые удивительные видения. Нет, теперь-то уж он точно не уснет. В голове мелькают разные картины: последнее гостевание Фимы и Даниелюса… Белая луна… березовая роща… испуганные черные глаза Юргиты… Габриеле… Товарищ председательша! Все время мимо проходила, гордая, прямая, словно аршин проглотила, а сегодня соизволила даже через всю деревню проводить… «Может, было бы и лучше, если б Даниелюс вернулся к Фиме… Тогда Юргита…» — вдруг приходит ему в голову такая неожиданная, такая несбыточная мысль, он краснеет до ушей и от досады стискивает зубы. Подлец и дурак! В самом деле, додуматься до такой глупости! Унте садится, снова откидывается на подушку и снова садится. Шипит от злости, словно добела раскаленный кусок железа, брошенный в снег. Внутри у Унте все кипит, он изо всех сил пытается отделаться от этих подлых, непристойных мыслей и наконец празднует над ними победу. Ах, хоть бы скорее кончился этот весенний сев. Зад прямо онемел от этой тряски на тракторе по ночам. А ведь еще по меньшей мере недели две так придется… Только дом, поля и трактор — замкнутый треугольник, ни одного свободного дня, который нужен не столько для того, чтобы передохнуть, сколько для того, чтобы вырваться из тисков этих серых будней и чтобы душа воспарить могла…

«В воскресенье пошлю все к чертовой матери — и в Епушотас. Пошатаюсь по базару, зайду в ресторан, пообедаю, как вольный человек. А может, ко мне и Ляонас со своей героиней примкнет. Но нет — Рута прикована к своим буренкам, а Ляонас без нее в воскресенье — ни шагу. Будет сидеть дома и пиликать на скрипке. Но вряд ли у него сейчас музыка на уме: ведь начинается посадка овощей на огородах, надо не на скрипке пиликать, а землю копать… Да и вообще забот невпроворот, чиновник… Но все равно вечером какой-нибудь часок урвет. Хотя бы перед сном. Усядется квинтет, сыграет что-нибудь, а там, глядишь, и жбан пива на столе появится, давно не сиживали по-людски… Да, в воскресенье — кровь из носу — надо сходить к Бутгинасам, ибо Ляонас… Да что там говорить! С ним можно и поцапаться (хотя до этого никогда не доходило), но Ляонас все равно настоящий друг. Мужик что надо! И умен, и сердце доброе. Не то что эти дундуки с Андрюсом Стропусом во главе…»

VIII

Воскресенье Ляонас Бутгинас и впрямь целиком посвятил своим арам. Но Унте, переезжая в субботу вечером на другой надел, завернул со всей своей техникой на огород друга и так его измолотил боронами, что хозяину осталось только почву унавозить и посадить то, что хотел.

Ляонас хмурился, отплатив другу упреками за услугу: что это еще, мол, за помощь, колхозная техника и частный сектор, люди бог весть что подумают! Но Унте только посмеивался, зубы скалил: не ершись, казенный человек, все мы служим общему делу…

Так что воскресенье — свободное, картошку садить вроде бы рановато, а к вывозке навоза еще не подготовились. Но он, Ляонас, с Унте в Епушотас не потащится (да и другу там делать нечего): не потакать же бездельнику, кроме того, после обеда заседание правления («Вот это, братцы, страда — даже по воскресеньям заседают!»).

— Может, сегодня, вместе на фермы пойдем? — спрашивает Рута, готовясь к дойке коров.

— Нет. У меня много дел в сельсовете. А после обеда важное заседание правления колхоза.

Рута неприятно удивлена — такого еще не бывало, чтобы муж в выходной день отказался ей помочь.

— И мне нужно на собрание, — властно говорит она, морща лоб.

— Нужно, конечно, нужно Ведь ты герой…

Задетая иронией мужа, она вздрагивает и неожиданно выпаливает:

— Что с тобой, Ляонас? Ты болен или у тебя, может, какие-нибудь неприятности? Чего изгаляешься, ведь я не слепая, я вижу, что ты в последние дни ходишь как в воду опущенный. Чего доброго, в один прекрасный день услышу: твой благоверный завел себе кралю.

— Оставь меня в покое, чушь порешь, — раздраженно отмахивается Ляонас и выходит из избы.