Диагноз

Необычная серая мгла, окутавшая город ближе к полудню и заставившая торговцев рано закрыть рынок, висела над головой весь день, и ни буря, которую предсказывали торговцы пшеницей, ни синева весеннего эгейского неба не смогли разорвать эту мрачную пелену. Темнота сочилась в дома, как густая серая жидкость, пожирая на своем пути все светлое, воздух извилистых улочек города сделался вязким и сырым. Но дождя не было. Затаив дыхание, Город Совоокой выждал немного и волей-неволей вернулся к своим делам. На Притании и в Фолосе зажгли факелы, при свете которых члены совета возобновили свои споры. В темных домах замигали масляные светильники. Рабы потащили дальше связки сардин и тунцов, дроздов и перепелов, спотыкаясь в неверном свете и постоянно поглядывая на небо.

В деловом предместье каменотесов, где располагалась двухэтажная каменная кожевенная мастерская Анита, зажатая со всех сторон частными домами и лавками, каменных дел мастера собрались в своих дворах, ожидая дождя. Но с неба не упало ни капли влаги. Тогда каменотесы вернулись в мастерские, и вновь завертевшиеся колеса пил наполнили воздух мелкой известняковой пылью.

Анит, стоя в помещении, где резали и дубили кожу, разговаривал со своим десятником Клеоменом, когда привели Сократа. Философа сопровождали двое тюремных надзирателей, двое скифских лучников и праздная толпа друзей и почитателей, присоединившихся к медленному шествию от тюрьмы по усыпанной мелкими камнями дороге на запад от Агоры, мимо двенадцати мраморных пилястров Тесия, по пыльным улочкам предместья каменотесов к мастерской Анита, расположенной возле Пирейских ворот. В воздухе висел резкий кислый запах.

Дойдя до мастерской, скифы положили свои луки на землю, упали на четвереньки, делая вид, что задыхаются в клубах дыма, валившего из печи для обжига извести. Должно быть, странное поведение дикарей немало позабавило полдюжины ремесленников, бездельничавших под платаном. Покривлявшись еще немного для собственного удовольствия, скифы подняли луки и торжественно расположились возле кипы свежих овечьих шкур, сложенных у входа в мастерскую.

Тюремщики не вполне уверенными жестами отогнали добровольных провожатых и ввели в мастерскую узника. Это был низкорослый лысеющий мужчина приблизительно семидесяти лет от роду, с толстыми ногами, коротким носом и упрямыми глазами навыкате. Сократ был бос, ноги его после долгого пути по городу покрылись грязью и пылью до самых щиколоток. Анит с отвращением отметил, что накидка философа была во многих местах залатана и вообще выглядела плачевно, нуждаясь в починке и стирке.

В мастерской царил полумрак, пляшущие огни факелов и мерцающее пламя масляных ламп отбрасывали коричневато-красный свет на стены из необожженного кирпича. Анит заставил философа ждать, неторопливо закончив давать указания Клеомену. Десятник был глух на одно ухо и, повернувшись здоровой стороной к хозяину, ловил каждое слово, стараясь не обращать внимания на уличный шум и плеск и чавканье, доносившиеся из соседнего помещения, где стояли дубильные чаны. Вошел еще один рабочий, чтобы показать Аниту листья дубильного сумаха. Рабочий, исполнив свою обязанность, зажал нос и по узкой каменной лестнице поднялся в дубильню.

Наконец Анит отпустил десятника и посмотрел на философа, который остался стоять у входной двери.

— Прости, что потревожил тебя, — сказал Анит.

— Если бы мне позволили вначале омыть ноги, — проговорил Сократ. — Боюсь, я запачкаю пол твоей мастерской.

— Да, конечно, — согласился Анит. Он взмахом руки подозвал слугу, который омыл ноги Сократа из глиняного кувшина водой, смешанной с вином.

— Мне не хотелось расставаться со своими друзьями в ночь перед моим последним днем, — тихо сказал Сократ. — Но мне показали письменный приказ Ксантия, одного из Одиннадцати, а я всегда уважал законы города.

— Чего нельзя сказать о его богах, — отрезал Анит.

— Люди должны исследовать себя и верить в то, что говорит им ум и душа, — возразил Сократ. — Все остальное тень. Знаешь ли ты басню Эзопа о собаке и тени? Я расскажу тебе ее. Однажды собака добыла кусок прекрасного мяса, зажала его в зубах и тащила домой, когда увидела с моста свое отражение, свою тень. Она решила, что это другая собака с великолепным мясом в зубах, и залаяла на свое отражение. Но в этот миг ее собственное сокровище упало в воду и пропало.

— Оставь свои истории и поучения, — сказал Анит. Не меняя выражения лица, он подумал, что басня очень удачна и ее стоит запомнить. — Я не принадлежу к твоим восхищенным юным почитателям.

— Уверен, что нет. Но чем же ты восхищаешься, могу я тебя спросить?

Вместо того чтобы ответить на вопрос старого софиста, который он посчитал ловким трюком, Анит раздраженно посмотрел на двух тюремных надзирателей. Один из них, старший, начав обходить помещение по периметру, остановился, лизнул соляной конус в углу, а теперь с глупым видом терся лицом о свиную кожу, чтобы унять жжение.

— Вы оставите узника здесь под моей охраной и под мое честное слово, — сказал Анит. — Я поговорю с Ксантием, если вы не понимаете, что я велю вам.