Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

По водворению в Петербурге он продолжал играть. Из намерения поскорее обогатиться и сделаться независимым. С каковой целью превратил свою квартиру чуть ли не в клуб, и вскоре пребывал «в значительном выигрыше» — до 70 тысяч рублей, а это уже состояние. Но остановиться не смог, пока снова не продулся чуть не до копейки. И лишь тогда поклялся себе бросить и садиться за игру только для удовольствия и времяпрепровождения. И не изменял этой клятве последние 35 лет жизни, оставаясь завсегдатаем Английского клуба, где любил плотненько отобедать (пятно на одной из стен, натертое его отваливающейся после трапезы головой, долгое время оставалось не закрашенным — там планировали поставить бюст «достолюбезного старца»). Заканчивал же Иван Андреевич вечер либо игрой в картишки «по маленькой», либо «держа заклады при бильярдной занимательной игре»…

Впрочем, Крылова можно и не записывать в гении. Эзопа — записывать, а Ивана Андреича — нет. Да?..

Страстным любителем покатать шары был Михаил ГЛИНКА. Его кабинет соседствовал с бильярдной комнатой, и еще вопрос, по какую именно сторону двери были созданы лучшие куски «Жизни за царя» и «Руслана и Людмилы»…

Сын тамбовского (а потом астраханского) губернатора, сподвижник Дениса Давыдова Александр АЛЯБЬЕВ снискал место в истории не только как видный композитор, но и как чрезвычайно скандальный картежник. После Отечественной войны он держал игорный дом, где и приключилась однажды скверная история. Раз в 1825-м, незадолго до знаменитого восстания (а многие из путчистов были близкими друзьями нашего героя) некий нечистый в игре помещик по фамилии Времев обвинил в шулерстве самого хозяина заведения. Господин Алябьев, естественно, вспылил, вскочил из-за стола и с помощью приятелей перевернул обвинителя вверх тормашками. Они трясли бедолагу до тех пор, пока из сапог того не посыпались золотые монеты. Вслед чему Алексан Александрыч вызвал пройдоху на дуэль, пройдоха насмерть перепугался, моментально признал вину и отбыл восвояси, где вскорости и отдал душу богу, успев, правда, написать на обидчиков донос. Алябьева судили, лиши дворянского звания и сослали в родной Тобольск.

«Вечерний звон» был сочинен именно там…

А знаменитый «Соловей» на стихи Дельвига — «вещица», которую Чайковский не мог слушать без слез — был написан им еще в Петербурге, непосредственно в камере, где наш картежник три года томился в ожидании результатов следствия. Кто-то назвал этот романс провозвестником тюремного блатняка — русского шансона…

Бессчетные ночи просиживал за картами тенор, дирижер и композитор Александр ВАРЛАМОВ. Не особо удачливый в игре, он то и дело влезал в долги, покрывать которые умел единственным — совершенно моцартовским способом: спешно сочинял что-нибудь за фортепиано (которым, кстати, владел весьма посредственно), и молниеносно отправлял написанное издателю… Он и умер скоропостижно — непосредственно за карточным столом…

Не вполне здоров в этом смысле был и другой композитор Антон АРЕНСКИЙ. То есть, не вполне здоров он был во многих смыслах: по молодости, например, не раз лежал в психиатрических клиниках — в Казани, а позже и в Петербурге. Во всех биографиях значится: «…после ухода с поста директора капеллы композитор всецело отдался творчеству». И ни слова о том, что эти последние пять лет мучимый приступами астмы и приспевшим туберкулезом Антон Степанович жил не столько концертами и сочинительством, сколько прожигая остаток отпущенных дней: на деньги одного из поклонников он коротал ночи за «банчишками» да монтекарловской рулеткой…

За два года до смерти Аренский практически прекратил концертную деятельность и сочинял уже лишь затем, чтобы как-то покрывать карточные долги…

И тут самое время вспомнить кого поименитей. И такой персонаж у нас есть. Его история грозит выйти долгой, но она того стоит…

Смолоду ДОСТОЕВСКИЙ болел бильярдом. Как сообщается: «до крупных проигрышей и знакомств с шулерами». Но поделать с собой ничего не мог — играл. По утверждению родной дочери бильярд на том этапе успешно заменял молоденькому инженер-прапорщику даже женщин.

В Сибири, по выходе с каторги, его рука стала тянуться к кию чаще прежнего. Там же еще, в Семипалатинске попалась в эту руку занимательная статейка под названием «Из записок игрока». Это был очерк некоего Федора Дершау о нравах, царящих в игорных домах Европы. И брошюра перевернула всю дальнейшую жизнь Федора Михайловича.