Диагноз: Любовь

Ди не поднимала глаз от разделочной доски, на которой она разминала тесто; у нее были аккуратные пальцы, такие же сильные, как и ее голос.

— Она самая. Винсент живет с младшей сестрой Гая. Романтичное сожительство, — добавила она, пробуя тесто на эластичность и берясь за скалку.

— У Стефани невероятно неправильный прикус, — произнесла Роксана с такой злобой, что я возблагодарила небо за свое детское мучение с брекетами.

— Стефани все про меня знает, — продолжила Ди. — И она собирается съехать с квартиры, как только я приеду в страну. Винсент и Стефани вместе решили, что это будет для нас прекрасным выходом — просто попытаться стать семьей. Стефани даже вызвалась присматривать за Максом, что, по мнению Винсента, является героическим поступком.

Роксана хрустнула пальцами и покачала головой, но я была рада, что она не пытается завести обычный разговор о чокнутых нацистах.

— Однако это еще не самая неприятная часть нашего обеда, — сказала Ди, выкладывая тесто на смазанный оливковым маслом противень. — Самое ужасное началось после того, как Винсент спросил, может ли он легально поменять имя ребенка. Никто из семьи Оорспронгов не согласен с именем Максимилиан, и даже Стефани заявила, что это плохое имя, поэтому после семи месяцев пребывания в Голландии его можно будет перекрестить в Хеберта. Хеберт Оорспронг.

— Сукин сын! — воскликнула Алисия.

— Именно тогда я ему и сказала, что Максимилиан останется Максимилианом, мало того, он останется в Англии, со мной. Я заявила Винсенту, что он идиот и не заслуживает того, чтобы общаться с Максом. После этого я сказала, что мы удаляемся, поскольку нам еще нужно пройтись по магазинам перед Рождеством. — Ди намочила водой бумажное полотенце и выжала его. — Я встала и зашагала прочь, а Винсент кричал мне вслед. Он кричал, чтобы я остановилась или хотя бы подождала. Но я прижала к себе Макса и просто постаралась как можно скорее уйти оттуда.

Ди взмахнула полотенцем, словно белым флагом поражения, и накрыла им тесто.

— Ох, милая, — пробормотала Роксана. Ди начала всхлипывать, и Алисия, за неимением салфетки и платка, предложила ей другое бумажное полотенце. Я старалась не смотреть на Ди, но не могла отвести от нее глаз — она вытирала испачканные в муке руки, вместо того чтобы промокнуть лицо, — и чувствовала, что заглядываю в ее открытую душу. В это мгновение я вдруг поняла, что смотрю на свое собственное отражение. Входная дверь хлопнула, и по дому пронесся ветер.

— Готовьте место для елки! — услышали мы голос Эда.

Ди выпрямилась, сделав глубокий вдох.

— Давайте, убирайте ковер! Быстрее! Быстрее! — командовал он, втаскивая на середину комнаты полутораметровую елку. Ее нижние ветки, чтобы не цепляться, были подвязаны веревкой.

Я оказалась единственной, кто отреагировал достаточно быстро, и принялась сдвигать мебель. Алисия обошла стол и сказала: «Давай я помогу», но замерла, услышав слова Ди:

— Проблема в том, что Винсент не собирается возвращаться без Макса. Он угрожал, что явится к нам с полицией и что не успокоится, пока не найдет способ забрать малыша в Амстердам.

— Он не сможет этого сделать Макс — гражданин Англии. Это не так просто, — сказала Роксана.

— Что случилось, леди? — поинтересовался Эд, опуская покрытую снежной крупой елку, и внимательно посмотрел на нас.

— Приехал отец Макса, он хочет забрать своего сына, — объяснила Алисия.

— И поменять мальчику имя, — добавила я.

— А Ди послала его на фиг, — вставила Алисия.

— Никто нас никуда не заберет, правда, Мистер Очаровашка? — Эд подошел к малышу, сидящему у Ди на руках. Макс, одетый в красный комбинезончик, улыбался и болтал ножками, протягивая руки к Эду.

— Я чувствую себя полной дурой, — всхлипнула Ди, все еще обнимая сына. — Не могу поверить, что до последнего надеялась на лучшее. Мне казалось, что Винсент изменится ради меня. Наверное, я просто мечтала о нормальной жизни.

— О чем ты говоришь? Ты и так нормально живешь. У тебя есть Макс, — сказала Алисия. — Кому яичного коктейля? — спросила она, помахивая бутылкой рома, с которым собиралась смешивать яйца.

По скептическому выражению, застывшему на лице Ди, было видно, что это явно не тот ответ, которого она ждала, поэтому я предложила:

— Я могу присматривать за Максом в свободное время.

— Я тоже, — сказал Эд.

Ди крепче прижала к себе мальчика.

— О нет, я люблю Макса. Я люблю его. И я кормлю ребенка грудью, так что его нельзя оставлять на вас. Да я и не хочу. — Она вздохнула. — Я не знаю, что мне делать. Я думала, что, когда рожу ребенка, сразу станет ясно, как мне дальше жить.

Слова Ди напомнили мне о маме, о том, что, родившись, мы должны были заполнить некоторую пустоту в ее жизни. Неужели нас оказалось недостаточно? И что случилось с ней, окончившей старшую школу в шестнадцать, а колледж в девятнадцать? Почему она не могла понять, что не все в этом мире принадлежит ей одной?