Диагноз: Любовь

— Марианн, будьте добры дать пациенту дозу адреналина и дозу атропина, — прозвучал голос мистера Денверса из-за моей спины. Он говорил так спокойно, словно заказывал рогалик с маком и чашку чая, и я восприняла это как добрый знак, поскольку сама пребывала в объятиях паники и лихорадочно листала карту пациента в поисках известных аллергий.

— Прекратите компрессию, пожалуйста, — велел Денверс, и Филдинг перестал делать искусственное дыхание. Мы все развернулись к монитору, чтобы посмотреть, подействовали ли на пациента лекарства. К сожалению, изменений не произошло, линия по-прежнему была ровной, а мистер Деспопулос, казалось, еще больше посинел и одеревенел. Сложно было поверить, что это тот самый энергичный мужчина, который пытался продать мне телевизор при каждой нашей встрече, невзирая на то, что сам он жил под мостом в картонной коробке.

— Есть пульс? — спросил Денверс.

— Пульса нет, — ответил Филдинг.

— Он мертв. — Денверс стянул с рук перчатки. — Время: пятнадцать часов пятьдесят три минуты.

— Что ж, доктор Кэмпбелл, каждый врач время от времени чувствует себя леди Макбет, — сказал он чуть позже в кафетерии, куда мы пошли выпить по чашке чаю: «Эрл Грей» — для него, ромашковый — для меня, поскольку мне нужно было успокоиться. Стакан виски помог бы больше — прямо сейчас и здесь, — но кто ж мне его даст?

— Все мы неминуемо убиваем, по крайней мере, одного человека за карьеру, — продолжил Денверс.

— Каждый врач убивает? — повторила я.

— Минимум — один раз. Сложно уделить внимание каждому листику и веточке, когда находишься в густом лесу.

— Но все, что я сделала, — это отправила его на анализы, — мрачно произнесла я и закрыла глаза, ожидая от Денверса очередной лекции по поводу того, что нужно сначала тщательно обследовать пациента, а лишь потом назначать анализы.

Но он удивил меня, сказав:

— Вы ни в чем не ошиблись.

Я открыла глаза.

— Я же знала, что у него острые боли в животе. Мне нужно было выяснить причину этого…

— Вы ни в чем не ошиблись, — повторил Денверс, медленно и внятно.

— Если бы я только не назначила эту несчастную компьютерную томографию, Деспопулос сейчас был бы жив!

— Да, но все ясно и понятно в том случае, когда мы смотрим ретроспективно, — заметил мистер Денверс, поднимая свою чашку, словно тост.

Однако я чувствовала себя чересчур виноватой, чтобы улыбнуться.

— А вам приходилось когда-нибудь нечаянно убивать пациента? — поинтересовалась я.

Денверс отставил чашку. Последовала пауза, и я решила, что ему не так уж трудно вспомнить свою историю. Он просто думал, стоит ли делиться ею со мной.

— Я отослал домой молодого человека, который упал в обморок, когда пел в церковном хоре. Ему было шестнадцать лет. Я заверил его, что он всего лишь перегрелся. Меньше чем через неделю парень бежал трусцой и умер от острой сосудистой недостаточности. Умер прямо на дороге, упав в колею от колес. Гипертрофическая кардиомиопатия. Я чувствовал себя ужасно. — Мистер Денверс покачал головой, будто отгоняя воспоминания, и снова повернулся ко мне. — Это риск нашей профессии, дорогая. Это риск, на который ты идешь каждый раз, принимая решение.

— Я никогда к этому не привыкну, — сказала я.

— Другого выхода нет.

Вернувшись в Парчмент-хаус, я поставила вариться макароны, хотя не была голодна, и села в кухне. Я смотрела в потолок, а в моей голове крутилась одна-единственная мысль: «Сегодня я убила человека».

И не имеет значения, что его существование было жалким, что ему незачем было жить, что он все равно скоро умер бы. Я та, кто отдал приказ.

Как я ни старалась, мне так и не удалось вышвырнуть из сознания образ мистера Деспопулоса, лежащего на столе под флуоресцентным светом ламп в аппарате компьютерной томографии. Я пыталась убедить себя, что он выглядит спокойным, но понимала, что лгу себе. На лице несчастного застыло выражение ужаса, словно пациент только что понял, кто он, как он жил и что ему больше не жить!

— Привет, женщина, — сказал Эд, проходя в кухню через вращающуюся дверь. На этот раз, наверное для разнообразия, он был полностью одет — в серую футболку и джинсы. Он положил руку мне на плечо и не убирал ее дольше, чем это нужно для приветствия. — Я слышал, что сегодня произошло. Не повезло…

— Ну да, — сдержанно произнесла я, вставая из-за стола и заглядывая в кастрюлю, чтобы проверить свои макароны. Я не хотела, чтобы Эд касался меня, независимо от того, насколько это прикосновение невинно. — Особенно не повезло мистеру Деспопулосу, — добавила я, выуживая гибкие макаронины деревянной ложкой. «Определенно готовы», — решила я.

— Эй! — Эд подошел и обнял меня, прижавшись щекой к моему плечу. — Я скучаю по тебе.

Я стояла, не двигаясь и не дыша, пока мои макароны не размотались с ложки и не плюхнулись обратно в кастрюлю. Тогда я попросила Эда отойти, и он послушно отпустил меня, сделав шаг в сторону. Он смотрел, как я промываю макароны, как откидываю их на дуршлаг и держу над раковиной.

— Ты в порядке? — спросил он. — В последнее время ты кажешься какой-то обиженной.