Дьякон Кинг-Конг

– Я бы всю ночь слушал, как ты мне заливаешь, – сказал он. – Но наутро почувствую себя идиотом. Я пошлю одного из своих проводить тебя до Бронкса. Метро уже не то, что раньше. Уж на это в память об отце я согласен.

Стерджесс поднял старческую сморщенную ладонь.

– Я не шучу с тобой шутки. У меня нет сил перевезти эту штуку. Зато я знаю кое-кого в Европе, кто готов ее купить. Вот почему я хочу доставить ее в Кеннеди. Но теперь поговорил с тобой, а ты парень умный, и кажется мне, будет лучше, ежели ты оставишь ее себе. Продай, если хочешь, поделись со мной, если можешь. Нет так нет. У меня ничего не осталось, только дочурка дома. Не хочу для нее неприятностей. Она хорошо заправляет моей пекарней. Просто не хочется, чтобы вещица пропала зря, вот и все.

– Да что там такое, Губернатор? Монеты? Камушки? Золото? Что может столько стоить?

Ирландец поднялся.

– Капусты с нее срубишь достаточно, – сказал он.

– Капусты?

– Бабок. Денег. Долларов. Гвидо обещал, что все сбережет, так что я знаю, что оно в порядке. А вот где – того не знаю. Но твой папаша никогда бы не нарушил слова.

Он бросил на стол Элефанти визитку.

– Заезжай в гости в Бронкс. Перетрем как положено. Даже расскажу, как тебе с этим поступить. Если захочешь, потом отплатишь мне добром.

– А если я не знаю, где оно?

– Уж за три лимона узнаешь.

– За такие деньги, старина, я любой фокус покажу, кроме убийства. С такими деньгами можно и налоги не платить, – сказал Элефанти.

– Я и так уже много лет их не плачу.

– Ты можешь выйти из метро на свет божий, а? Как мне знать, что ты не морочишь мне голову? Что я ищу-то?

– Проверь свои закрома. Посмотри, что там есть.

– Как мне знать, что ты не какой-нибудь бармен, которого сюда подослали, чтобы только коктейли мутить да меня дурить?

– По-твоему, я какой-то идиот и перся сюда в такой час только ради оздоровительной прогулки? – Губернатор поднялся и подошел к открытой двери, прислонился к косяку, глядя на док, где в нескольких ярдах от вагона люди Элефанти с трудом загружали огромную тяжелую коробку в кузов. Кивнул на них. – Ты бы закончил так же, если бы твой отец был вроде остальных шестерок, каких мы знавали в тюрьме, подлизывающих Пяти семьям. А штука эта зовется, кстати говоря, Венерой. Венерой Виллендорфской. Она в руках божьих. Так мне сказал твой папаша. В письме.

Элефанти взглянул на старую отцовскую картотеку, приютившуюся в углу вагона. Он обшаривал ее уже десяток раз. В ней ничего не было.

– Папа не писал писем, – сказал он. Но старик уже вышел за дверь, проскользнул на темную стоянку на другой стороне улицы и был таков.

6. Банч

Из грязного окна квартиры на втором этаже облезлого таунхауса казалось, что высокие огни манхэттенских небоскребов пляшут вдали. Внутри в темном зале высокий и худой темнокожий, в дашики и цветастом африканском куфи из ткани кенте[12], держал в руках газету «Амстердам ньюс» и гоготал от удовольствия. Тридцатиоднолетний Банч Мун, глава «Проката Муна» и «Стейк-н-Гоу Муна» и содиректор строительной корпорации «Бедфорд-Стейвесант», сидел за полированным обеденным столом и улыбался от уха до уха, читая хорошие новости в последнем выпуске крупной городской газеты для черных.

Его смех перешел в улыбку, пока он переворачивал страницу и дочитывал статью. Он сложил газету, пригладил бородку, потом тихо заговорил с двадцатилетним парнем, который сидел над кроссвордом на другой стороне стола:

– Эрл, брат, Квинс горит. Его жгут евреи.

Эрл Моррис, правая рука Банча, сидел в косухе, а его лицо перекосилось от сосредоточенности, пока он трудился над кроссвордом. В правой руке был карандаш, в левой – зажженная сигарета. Управляться с обеими, заполняя квадратики, у него получалось с трудом. Наконец он отложил сигарету в пепельницу и ответил, не поднимая глаз:

– В нату-у-уре.

– Город хочет построить жилпроект в Форест-Хиллс, – сказал Мун. – А тамошние евреи бесятся, бро!

– В нату-у-уре.

– И вот мэр Линдси едет к ним, а они ему устраивают взбучку. Он разозлился и обозвал их «жирными жидами». – Банч хихикнул. – На глазах у прессы и вообще. Ну прям капитан Марвел. Как его не полюбить.

– В натуре.

– Угадай, сколько газет подхватили эту новость. Ни одна. Ни «Таймс». Ни «Пост». Никто. Только «Амстердам ньюс». Он поехал, оскорбил евреев, и никто об этом слова не сказал. Кроме нас. Евреи нас ненавидят, чувак! Не хотят застройку для черных в Форест-Хиллс.

– В нату-у-уре.

– А беляши ненавидят евреев, потому что те всем заправляют. Сечешь?

– В нату-у-уре.

Банч нахмурился.

– Больше ничего сказать не можешь?

– В нату-у-уре.

– Эрл!

Эрл опомнился и оторвался от кроссворда.

– А?

– Больше ничего сказать не можешь?

– Про что?

– Про то, что я сейчас рассказал. Что евреи всем заправляют.

Эрл молча, с недоумевающим видом, поджал губы. Быстренько пыхнул сигаретой, потом тихо уточнил:

– Это какие евреи?

Банч усмехнулся. «Меня окружают одни идиоты», – подумал он.

– Как там пацан из Коз-Хаусес? В которого вчера шмальнули.

Теперь Эрл выпрямился, пришел в себя. Он заметил, что босс теряет терпение.

– Его уху кранты, – сказал он быстро. – Но сам в поряде.