Диалектическая логика. Очерки истории и теории

На этом приходится настаивать по той причине, что содержание острополемической книги "Материализм и эмпириокритицизм" иногда интерпретируется слишком узко и однобоко и тем самым неверно. И не только открытыми врагами революционного марксизма, а и некоторыми его "друзьями". Так, Роже Гароди (и не он один, и не он первый) в своей книжке "Ленин" снисходительно признает за "Материализмом и эмпириокритицизмом" заслугу изложения азов материализма вообще, для марксистского материализма совершенно-де неспецифичных и якобы не имеющих прямого отношения к "диалектике", и только. "Диалектикой", согласно Гароди, Ленин стал впервые будто бы интересоваться лишь позднее – лишь в пору "Философских тетрадей" – и тогда якобы изменил свое отношение к материализму и к идеализму, существенно ограничив прерогативы принципа отражения. А это уже прямая неправда и по отношению к ленинскому пониманию диалектики.

На это приходится сказать, что своего отношения к идеализму Ленин никогда но менял. Идеализм в его глазах всегда был и оставался смертельным врагом революционного движения и научного прогресса, и врагом тем более опасным, чем тщательнее он маскируется под друга и союзника.

Суть идеализма остается одной и той же – безразлично, связывается ли он с "богом" или "абсолютным духом", "комплексом ощущений" или системой форм "социально-организованного опыта". В любом случае это "комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, – идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу"[1], разъяснял Ленин Максиму Горькому, очарованному в то время богдановской философией.

Идеализм в любом его варианте – от теологического до "позитивно-научного" – Ленин всегда ставил в один ряд с самыми отвратительными порождениями общественного строя, основанного на эксплуатации человека человеком. "Опиум народа", "духовная сивуха" – это не только красочные метафоры. Это – точное и емкое выражение социальной сути дела. "Духовная сивуха", точно так же как сивуха вполне материальная, одурманивает сознание человека, лишает его трезвой ясности, создает в его голове идейно-психический механизм адаптации (таким образом по-русски приспособления) к любым, в том числе самым нечеловеческим, условиям.

Именно поэтому так яростно ненавидел коммунист-революционер Ленин "духовную сивуху" любого сорта, любой марки – от сладенько-христианской до "подсахаренной и подкрашенной" усилиями "богостроителей" и "богоискателей".

Многим и тогда (а иным и по сей день) остался непонятным тот накал непримиримости, то негодование, которые вызвал у него коллективный поход (коллективный труд) Базарова Богданова – Луначарского – Бермана – Гельфонда – Юшкевича Суворова "Очерки по философии марксизма", сочинение, навсегда переименованное им в "Очерки "против" философии марксизма". Книга, по определению Ленина, "нелепая, вредная, филистерская, поповская вся, от начала до конца, от ветвей до корня, до Маха и Авенариуса"[2].

Даже среди ближайшего окружения Ленина эта его яростная реакция возбудила недоумение. "Момент критический. Революция идет на убыль. Стоит вопрос о какой-то крутой перемене тактики, а в это время Ильич погрузился в Национальную библиотеку, сидит там целыми днями и в результате пишет философскую книгу"[3], – вспоминал впоследствии М.Н.Покровский.

Быстрота, с которой был написан и подготовлен к печати текст "Материализма и эмпириокритицизма", и сила теоретического удара, как и яростная, все сметающая с пути страстность литературного стиля книги, объясняются одним: в ту пору Ленин оказался едва ли не единственным революционным марксистом, до конца осознавшим все то колоссальное значение, какое имеет и будет иметь философия диалектического материализма для судеб социалистической революции, социального и научного прогресса. В том числе и в первую голову для действительно научной разработки стратегии и тактики предстоящей политической борьбы, для конкретного анализа всех, и прежде всего объективных материальных, экономических, условий ее развертывания.

Головы, зараженные махистской инфекцией, для такой работы делаются абсолютно непригодными. Именно в этом заключался колоссальный вред для революции этой разновидности "духовной сивухи". Все опасности такой идейной диверсии в тылы революционного марксизма не сумели разглядеть "лидеры" тогдашней социал-демократии, официальные "хранители" теоретического наследства Маркса и Энгельса. Каутский, вообще к философии равнодушный, нимало не был обеспокоен тем, что его журнал ("Neue Zeit") постепенно превращался в орган пропаганды позитивистских пошлостей, печатая все подряд, без разбора. Плеханов же, хотя и прекрасно понимал философскую беспомощность и реакционность взглядов Богданова и его друзей, не увидел все же главного – той реальной почвы, в которую глубоко уходило своими корнями их специально-философское невежество, непроходимой философской темноты громадного большинства современных естествоиспытателей, включая самых крупных.