Диалектический материализм

Чем больше буржуазия приспосабливала политическую надстройку к потребностям своей экономики и заменяла старые феодальные привилегии буржуазным правом, тем больше проявлялось вопиющее противоречие между формальным равенством, провозглашаемым ею в виде «демократии», и фактическим неравенством, существующим в её экономике. Политические учреждения оказались самой злой, самой отрезвляющей карикатурой, говорит Энгельс, на блестящие обещания философов XVIII в. «Вечная справедливость осуществилась в лице буржуазной юстиции… естественное равенство ограничилось равенством граждан перед законом, а существеннейшим из прав человека было объявлено право буржуазной собственности. Разумное государство и „общественный договор“ Руссо оказались и могли оказаться на практике только буржуазной демократической республикой»[12].

«Противоречие демократического представительного государства и буржуазного общества, — уже рано должны были констатировать Маркс и Энгельс, — есть законченная форма классического противоречия публичной общественности и рабства. В современном мире всякий одновременно — член рабского строя и человеческого общежития. Именно рабство буржуазного общества, по видимости своей, есть величайшая свобода, потому что она кажется законченной формой независимости индивидуума, который принимает необузданное, не связанное никакими общими узами и никаким другим человеком движение своих отчуждённых жизненных элементов, как например собственности, промышленности, религии и пр., за свою собственную свободу, между тем как оно, наоборот, представляет собой его законченное рабство и человеческую отверженность. На место привилегии здесь стало право»[13].

Развитие политической борьбы в 40-х годах XIX в. всё больше выявляло классовую сущность буржуазной демократии. Выяснилось, что с политической точки зрения государственное и общественное устройство не две разные вещи. Государственная власть обнаружила себя как официальное выражение антагонизма классов, как организация класса эксплоататоров для охраны «общих условий производства, следовательно и для насильственного удержания эксплоатируемого класса на той ступени подчинения, которая требовалась данным способом производства»[14]. Это показывало, что зло не только в той или иной форме государства, а в его сущности, т. е. в строе общества частной собственности.

Когда же на историческую арену выходит пролетариат, когда на первое место выдвигается его борьба с буржуазией, буржуазия окончательно бросается в объятия реакции и истинным представителем подлинной демократии выступает пролетариат. Он всё решительнее на опыте своей борьбы приходит к убеждению, что действительное равенство есть прежде всего уничтожение самих классов. Но это равенство недостижимо без революционного ниспровержения существующей власти, без разрушения буржуазного государства. И поэтому на знамёнах пролетариата всё больше вырисовываются лозунги: «Мир хижинам — война дворцам», «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель».

Другое, более частное противоречие, вытекающее из различия в уровне хозяйственного положения капиталистических стран, имеет важное значение, так как обусловливает возможность прорыва революции в отдельных частях буржуазного организма. Это противоречие в начале XIX в. нашло своё выражение в англо-русском господстве над Европой и в наличии революционной ситуации в Германии.

Оригинальность положения заключалась в том, что в таких капиталистических странах, которые являлись своего рода «конечностями» буржуазного организма — именно Германия того времени, — только ещё встали задачи штурма абсолютизма и остатков феодализма, тогда как в Англии и отчасти во Франции уже разыгрывалось начало конца этого штурма, и против капитализма начинал систематическую борьбу революционный пролетариат.