Диалог творческого сознания А. А. Фета с Востоком (Фет и Хафиз)

Адъективная лексика стихотворения, состоящая в основном из контрарных прилагательных, семантизирующихся по принципу «иметь / не иметь N» (В.В. Волков) выражает эмоционально-психологическое состояние человека: «гроза седая», «челн убогой», «как больной от страшной мысли», «освеженный лес», «час нежный». Прилагательное «забытые» («забытые тревогой») с временным отношением, прилагательное с пространственным отношением («лес прибрежный»), а также дополнительное субстантивное определение «леса прибрежного» – «весь в росе» подводят к мажорно звучащему финалу: «Час спасенья, яркий, нежный, / Словно плачет и смеется».

И, наконец, стихотворение весьма любопытно своей метафорической системой, тяготеющей к олицетворению, основанной на антропоморфическом понимании природы, когда природное состояние выписывается «на языке» эмоционально-психологических, физических состояний человека («гроза седая», «дышит зыбь морская», «не опомнится от бури», «спит челн убогой, как больной от страшной мысли», «лес не шелохнется», «час, словно плачет и смеется»). Подобный принцип метафоризации характерен для арабской поэзии [7: 156]. В персидской поэзии суфийский подтекст еще более усложняет метафорическую систему, что можно без труда увидеть на примере творчества Хафиза – поэта любви, в котором образно-понятийная игра имеет двойной уровень по той причине, что персидская поэзия закодировала истину бытия в понятие «любовь». Через язык любви к земной женщине она говорит о любви к Богу, с другой стороны, о земной женщине она сумела сказать, как о богине. Сквозные образы розы, соловья, ветра, жемчуга, родника и др. у Хафиза – метафора любви, близкая к олицетворению. Смысл образно-понятийной игры в авторском сознании Хафиза объясняется универсальным пониманием любви как сути природы. Антропоморфизм в понимании природы как раз и заключается в обожествлении земной женщины, когда она становится сутью природы как таковой в целом.

Природа как мир у Хафиза сужается до пространства двоих, мужчины и женщины:

О, если б улица твоя сделалась тропой,

Я увенчал бы дни свои одним свиданием с тобой!

...

В развалинах моей души гнездится по тебе тоска, –

Скитаясь, видно, не нашла она обители иной.

(Перевод С. Липкина)

Пространство любимой становится метафорой любви. Антропоморфическое понимание природы у Хафиза присутствует при описании мира души в диалоге (возможном или состоявшемся) с любимой, который и содержит истину бытия, поскольку мужчина и женщина и есть две сущности Бога.

В цикле «Море» у Фета есть еще три стихотворения («Вчера расстались мы с тобой», «Море и звезды», «Качаяся, звезды мигали лучами...»), в которых образы моря, неба, выраженные через «морскую» стихию, становятся метафорой человеческих чувств, семантизирующихся в контексте основного мотива этих стихотворений – диалога «Я – Ты».

В стихотворении «Вчера расстались мы с тобой» (1864) море в двух его состояниях (когда «морская бездна бушевала» и когда «волна светла») является явной метафорой человеческих чувств в двух ситуациях (расставания и встречи), темпорально определенных через образы «вчера» и «ныне».

Контекст образа «вчера» определяет эмоционально-душевное состояние лирического героя в ситуации, когда «расстались». После резкого, рубленного определения «Я был растерзан» идет образ морской бездны, который является коррелятом сущностного и экзистенциального бытия:

Вчера расстались мы с тобой.

Я был растерзан. – Подо мной

Морская бездна бушевала.

Волна кипела за волной

И, с грохотом о берег мой

Разбившись в брызги, убегала.

Обращает на себя внимание синтаксическое оформление этой части стихотворения. В первых трех предложениях, предельно лапидарных, выражен основной смысл ситуации. Тире между вторым и третьим предложениями и есть знак коррелята между «стихией» человеческой души и стихией моря.

Подчеркнем, что подобное экзистенциальное осмысление образа моря есть и у Хафиза («Ночь темна, свирепы волны, глубока, страшна пучина, – / Там, на берегу, счастливцы знают ли, что тонем в море?»), и у Фета в цикле «Из Гафиза» («Грозные тени ночей, / Ужасы волн и смерчей, – / Кто на покойной земле, / Даже при полном желаньи, / Вас понимать в состояньи?»).

Вторая часть стихотворения, темпорально определенная через образ «ныне», начинается со сравнения души лирического героя с морской волной, которая «светла». В основе поэтизации морской волны лежит принцип антропоморфизма:

А ныне – как моя душа,

Волна светла, – и, чуть дыша,

Легла у ног скалы отвесной...