Диалоги

Сократ. Да, дитя мое, они порядком невежественны. Но есть и другие, более искушенные. Вот их-то тайны я и собираюсь тебе поведать. Первоначало, от которого зависит у них все, о чем мы сегодня толковали, таково: все есть движение, и кроме движения нет ничего. Есть два вида движения, количественно беспредельные: свойство одного из них действие, другого - страда ние. Из соприкосновения их друг с другом и взаимодействия возникают бесчисленные пары: с одной стороны, ощутимое, с другой - ощущение, которое возникает и появляется всегда вместе с ощутимым. Эти ощущения носят у нас имена зрения, слуха, обоняния, чувства холода или тепла. Сюда же относится то, что называется удовольствиями, огорчениями, желаниями, страхами, и прочие ощущения, множество которых имеют названия, а безымянным и вовсе нет числа. Ощутимые же вещи сродни каждому из этих ощущений: всевозможному зрению - всевозможные цвета, слуху - равным же образом звуки и прочим ощущениям - прочее ощутимое, возникающее совместно с ними. Разумеешь ли, Теэтет, что дает нам это предположение для нашего прежнего рассуждения? Или нет?

Теэтет. Не очень хорошо, Сократ.

Сократ. Однако приглядись, не бьет ли оно в ту же цель? Ведь она означает, что все это, как мы и толковали, движется, и движению этому присуща быстрота и медленность. Поэтому то, что движется медленно, движется на одном месте или в направлении к близлежащим вещам, то же, что возникает от этого, получается ПОЛИТИК

Чужеземец. Каким образом отыскать путь политика? А ведь нужно его отыскать и, отделив его от других путей, отметить знаком единого вида; все другие ответвляющиеся тропки надо обозначить как другой единый вид, с тем, чтобы душа наша мыслила знания в качестве двух видов. [...] Итак, арифметика и некоторые другие сродные ей искусства не занимаются делами и дают только чистые знания. [...]

А строительные искусства и все вообще ремесла обладают знанием, как бы вросшим в дела и, таким образом, они создают вещи, которых раньше не существовало. [...] Значит, разделим все знания надвое и один вид назовем практическим, другой познавательным

Значит, для всего, что мы сейчас рассматриваем, по-видимому есть единое знание: назовут ли его искусством царствовать, государственным искусством или искусством домоуправления - нам нет никакой разницы. [...] Ведь и любой зодчий не сам работает, а только управляет работающими. [...] И вносит он в это знание, а не ручной труд. [...] Поэтому справедливо было бы сказать, что он причастен познавательному искусству. [...]

Но только, я думаю, после того, как он вынесет суждение, это еще не конец, и он не может на этом остановиться, подобно мастеру счетного искусства: он должен отдавать приказания - какие следует - каждому из работающих, пока они не выполнят то, что наказано. [6]

Итак, если мы скажем,что все познавательное искусство разделяется на повелевающую часть и часть, выносящую суждение, удачно ли мы разделим? [...] Что же? Смешаем мы воедино искусство царя и искусство истолкования, искусство приказывать, искусство прорицать, искусство глашатая и многие другие искусства, имеющие общее свойство - повелевать? ...Отделим одно от другого, поместив род царей в область самоповелевающего искусства... На выведение потомства и питание живых существ в одних случаях можно смотреть как на выращивание в одиночку, в других - как на общую заботу о целых стадах животных

Прекрасно, Сократ. Если ты не будешь особенно заботиться о словах, то к старости обогатишься умом.

Не следует одну маленькую частичку отделять от многих больших, да притом еще без сведения к виду: часть должна вместе с тем быть и видом. Прекрасно, если можно искомое тотчас же отделить от всего остального, коль скоро это сделано правильно, - подобно тому как сейчас, подумав, что здесь необходимо деление, ты подстегнул рассуждение, усмотрев, что оно клонится к людям. Но, милый, дело здесь не в изящных игрушках: это небезопасно, гораздо безопаснее срединный разрез, он скорее приводит к идеям. Это-то и есть главное в исследованиях. Она подобна той, которую делают, пытаясь разделить на двое человеческий род и подражая большинству здешних людей - тем, кто выделяя из всех народов эллинов, дает остальным племенам - бесчисленным, не смешанным между собой и разноязычным

- одну и ту же кличку "варваров", благодаря чему только и считает, что это единое племя. То же самое, как если бы кто-нибудь вздумал разделить число на два вида и, выделив из всех чисел десять тысяч, представил бы это число как один вид, а всему остальному дал бы одно имя и считал бы из-за этого прозвища, что это единый вид, отличный от того, первого.