Сократ. И разве не будет справедливо, Менон, назвать божественными тех людей, которые, хоть и не обладают разумом, достигают великого успеха во многом из того, что делают и говорят?
Менон. Конечно, будет. Сократ. Значит, мы правильно назовем людьми божественными тех, о ком только что говорили, -- прорицателей и провидцев и всякого рода поэтов; и не с меньшим правом мы можем назвать божественными и вдохновенными государственных людей: ведь и они, движимые и одержимые богом, своим словом совершают много великих дел, хотя и сами не ведают, что говорят.
Менон. Конечно. Сократ. Да и женщины, Менон, именуют хороших людей божественными, и спартанцы, восхваляя доблестного мужа, говорят: "Это -- человек божественный". Менон. И ясно, что они правы, когда так говорят. А вот наш Анит злится на тебя, Сократ, за то, что ты это повторяешь.
Сократ. Об этом, Менон, мне мало заботы, с ним мы еще побеседуем. А коль скоро мы с тобой на протяжении всей нашей беседы хорошо искали и говорили, то получается, что нет добродетели ни от природы, ни от учения, и если она кому достается, то лишь по божественному уделу, помимо разума, разве что найдется среди государственных людей такой, который и другого умеет сделать государственным человеком. Если бы он нашелся, то о нем можно было бы сказать, что он среди живых почти то же самое, что Тиресий, по словам Гомера, среди мертвых: ведь о нем поэт говорит, что "он лишь с умом, все другие безумными тенями веют". Такой человек был бы среди нас как подлинный предмет среди теней, если говорить о добродетели.
Менон. Золотые твои слова, Сократ! Сократ. Из этого нашего рассуждения стало ясно, Менон, что если нам достается добродетель, то достается она по божественному уделу, а узнаем мы это как следует тогда, когда, прежде чем искать, каким образом достается человеку добродетель, мы попробуем выяснить, что такое добродетель сама по себе. Теперь мне пора идти, а ты убеди в том, в чем сейчас сам убедился, своего приятеля Анита, чтобы он стал мягче: ведь если ты его убедишь, это и афинянам будет на пользу.
ЕВТИДЕМ
- Но ради Зевса, какая может быть польза в любом приобретении, если не хватает разума и мудрости? Разве извлечет какую-нибудь пользу человек, много приобретший и многое совершающий, но лишенный ума? Не лучше ли при этом довольствоваться малым? Посмотри: разве, меньше делая, он не меньше совершит ошибок, а совершая меньше ошибок, не скорее избегнет неблагополучия, избегая же неблагополучия, разве он не избегает несчастья?
- Разумеется, избегает, - сказал Клиний.
- Ну а кто предпочитает действовать меньше - бедный или богатый?
- Бедный.
- А слабый или сильный?
- Слабый.
- Если он в почете находится или в бесчестье?
- В бесчестье.
- Ну а какой человек действует меньше - мужественный и мудрый или же трус?
- Трус.
- В целом же, Клиний, как представляется, все то, что мы раньше назвали благами, не потому носит это имя, что по самой своей сути является таковым, но вот почему: если этими вещами руководит невежество, то они - большее зло, чем вещи противоположные, причем настолько большее, насколько сильнее они подчиняются руководящему началу, выступающему как зло; если же их направляют разумение и мудрость, то они скорее будут добром; само же по себе ни то ни другое ничего не стоит. [170]
... Мы установили, что ничего бы не выиграли, даже если бы без хлопот и раскопок у нас в руках оказалось бы все золото; и если бы мы даже умели превращать в золото скалы, это знание не имело бы для нас никакой цены. Ведь коли бы мы не знали, как использовать золото, то ясно, что от него не было бы никакой пользы. [...] Точно также, видимо, и от любого другого знания не будет никакой пользы ни от умения наживаться, ни от врачебного искусства, ни от какого иного, если кто умеет что-либо делать, пользоваться же сделанным не умеет.... Мы нуждаемся в таком знании, в котором сочеталось бы умение что-то делать и умение пользоваться сделанным.
- Я знаю некоторых составителей речей, не умеющих пользоваться собственными речами, которые сами они сочинили, подобно тому, как изготовители лир не умеют пользоваться лирами. В то же время есть другие люди, умеющие пользоваться тем, что первые приготовили, хотя сами приготовить речи не умеют. Ясно, что и в деле составления речей искусство изготовления - это одно, а искусство применения другое.
- Мне кажется, - сказал я, - ты достаточно веско доказал, что составление речей
- это не то искусство, обретя которое человек может стать счастливым. А я уж подумал, что здесь и явится нам знание, которое мы давно ищем. Ведь мне и сами эти мужи, сочинители речей, кажутся премудрыми, и искусство их - возвышенным и волшебным. Да и неудивительно: оно как бы часть искусства заклинаний и лишь немного ему уступает. Только искусство заклинателей - это завораживание гадюг, тарантулов, скорпионов и других вредных тварей, а также недугов, а искусство сочинителей речей - это завораживание и заговор судей, народный представителей и толпы. Или ты думаешь иначе?
- Да ведь оно напоминает искусство охоты - только на людей.