Диалоги

Такое совпадение – как известно – не происходит; с точки зрения обычаев, верований, этических и эстетических норм примитивных обществ (здесь говорится о них) значительно отличаются друг от друга. Без сомнения, во всех них придерживаются ряда основополагающих принципов – во главе с принципом кооперации, – что, пожалуй, в определенном смысле и тривиально, и очевидно в одно и то же время, потому что тотально противостоящая всем формам внешнего сотрудничества общность не смогла бы существовать в принципе. А отмеченное сходство ограничивается, собственно говоря, тем, что во всех культурах окружены уважением принципы, не придерживаться которых было бы невозможно по причинам чисто биологическим. Подходя к вопросу скорее логически, чем эмпирически – принцип кооперации необходимо было заложить в основу культурного развития; тогда можно было бы полагать, что различие культур сводится к тому, что – дойдя до одинакового технологического уровня различными, может быть, путями (например, в разной очередности появлялись простейшие изобретения и усовершенствования, разные методы установки силков или устройства ловушек, другие способы охоты, устройства крыши и т.п.) – эти культуры различными материальными средствами и способами реализуют по сути одинаковые цели. Однако это не так. Культуры, если даже они фактически «обустроены» вокруг первоначального принципа кооперации, проявляют правила поведения, характер которых – по отношению ко всем инструментальным функциям – очевидно избыточный, то есть он не сводится ни к тому основополагающему принципу, ни к специфике применяемых методов обработки орудий, возделывания почвы и т.п. По неизвестным причинам одни культуры патриархальны, другие – матриархальны, одни придерживаются этики, называемой западными исследователями аполлионической, другие придерживаются дионисийской; можно отметить значительное число таких систем (каталогизировано, вероятно, около трех тысяч отличных друг от друга примитивных культур). В каждой такой культуре функционирует определенный «идеальный образец» человека или просто человеческой природы. Поразительно широкой является область изменчивости этих образцов.

Возникает вопрос, не обстоит ли – в свою очередь – дело таким образом, что причиной «избыточных» (с точки зрения экономической целесообразности) действий и средств является в каждой культуре комплекс используемых в ней орудий и способы их применения; таким образом, это представляло бы собой некое средоточие функций, пригодных к вторичной автономизации, к своего рода превышению реальных потребностей, превышению, которое наверняка с рационально-«инженерной» точки зрения излишне, но которое можно было бы объяснить ссылкой – скажем – на своеобразный менталитет человека на низшей ступени развития («склонность к анимизированию, магические склонности» и т.п.). Смешение иррационального элемента, то есть сосредоточенного на целях, физически фиктивных, и рационального, то есть инструментально телеологического, действительно можно обнаружить во многих первобытных культурах, однако эти наблюдения по-прежнему не проясняют нам, почему одни общности осуществляют этику скорее «спартанскую», даже в крайне жестоких формах, другие же – точно так же умственно и технологически развитые – создали этику, в нашем понимании высоко «либеральную», близкую западным идеалам гуманизма, где приоритет имеют предписания практически для всех проявлять благожелательность и деликатность. Как бы ни разрешалась эта дилемма, уже из самого сопоставления следует вывод, что ничего такого, что обычно называют «неизменной человеческой природой», на свете не существует, что природа человека не является ни «имманентно доброй», ни «имманентно злой»: она такая, какой ее создают условия. Когда под влиянием культурной закваски, свойственной данному социальному кругу, формируется местный образец «человеческой природы», вместе с ним формируются и система ценностей, в том числе и этических, которые там повсеместно признаны. Но откуда же, собственно говоря, – мы настойчиво повторяем этот вопрос – взялось это, часто столь значительное, столь ошеломляющее исследователя разнообразие?

Нам кажется, что ответ дает ряд экспериментальных исследований, проведенных, впрочем, за пределами антропологии – в рамках теоретической биологии в виде численного моделирования явлений биоэволюции.