Диалоги

ФИЛОНУС. Да, это правда – то есть в определенном смысле правда, выраженная также в парадоксе in terminis[32] математики: как вероятность постоянного появления в обществе нонконформистских личностей как in plus[33] (создатели ценностей), так и in minus[34] (разрушители ценностей). Однако скажи, пожалуйста, чему, собственно, с такой страстью противостоит Достоевский? Если я правильно понял – предсказуемости человеческой деятельности. Но ведь строго определенная предсказуемость человеческого поведения – это фикция. Возможна только предсказуемость вероятности определенных действий – и если кто-то считает для себя самым важным поступать всегда наименее вероятным с точки зрения «психологической предсказуемости» образом – то этому человеку я могу только посочувствовать. Но ты, наверное, как мне кажется, не это имеешь в виду, наверное ты подразумеваешь «хрустальный дворец» будущего общества, как его называл Достоевский, то есть «идеальную систему», как мы ее назвали. Так вот, что касается жизни в этом «дворце» – то это никакая не унификация и не обезличивание, совсем наоборот! Для примера: всякая зависимость одного человека от другого, в общественной структуре (любой) неизбежная, может вызвать вредную иерархизацию, стратификацию, отчуждение каких-то групп, их возвышение над остальными. Однако можно продумать такое распределение индивидуальных сфер деятельности, чтобы, если взять, к примеру, только двух человек, в области деятельности А первый будет подчиняться второму, а в области деятельности Б – второй первому. Таким образом, возникло бы равномерно распределенное по всей подвижной структуре человеческих отношений состояние относительного равновесия пределов доминирования и субмиссии (главенства и подчинения) отдельных членов общества, затрудняющее возникновение какого-нибудь вредного автоматизма, распределяя общество иерархически. Однако такое расслоение проистекает из-за существования определенной непосредственной зависимости, о которой я как раз упоминал (когда мы анализируем непосредственные отношения двух или большего количества человек). Иными словами, не только потому, что существуют, как мы можем это назвать, «краткосрочные союзы», но и благодаря «долгосрочным союзам», характеризуемым возникновением институциональных конгломератов, разрушающих однородность множества. От остального общества они отделяются по принципу деятельности (профессиональной) и т.п.; я не привожу тут всех возможностей, добавлю только, что к «долгосрочным союзам» относятся и экономически обусловленные (наличие или отсутствие средств производства). Подавление тенденции «долгосрочных» и «краткосрочных» союзов к сегрегации и стратификации является, ясное дело, камнем преткновения любой теории социологических конструкций и в то же время самой серьезной проблемой для них. Когда нам не хочется (а нам ведь не хочется!) стабилизировать идеальную структуру применением насилия, что приводит к обезличиванию и упрощению, единственный выход (приведенный выше в примере) – усложнение человеческих отношений, усложнение структуры, не абы какое, разумеется, но основанное на теоретических разработках. В такой структуре, которую значительное формальное усложнение динамично стабилизирует, не давая при этом возникнуть в ее пределах какой-либо сегрегации (в результате отношений доминирования – субмиссии, на основании духовных и физических качеств и т.д.), – в такой структуре перед личностью открываются большие возможности выбора, чем в любой из известных нам из истории структур. Впрочем, об этом уже было сказано, возможно, в несколько иных выражениях. Так что страхи и опасения по поводу возникновения какого-нибудь общественного детерминизма действительно беспочвенны. Существенной остается лишь проблема «предельных моральных издержек» экспериментирования на общностях, но без эксперимента невозможен дальнейший прогресс. Если вычленить самое главное, то все, что останется от аргументации Достоевского (а также и твоей), сводится к глубокой неприязни, к протесту против конструирования, любого моделирования общества вообще. Это было бы то же, что предать себя на волю стихийно действующих закономерностей, смиренно согласиться со всеми их губительными последствиями – потому что ведь они существуют объективно, не важно, нравится это кому-нибудь или нет. Аналогично можно было бы питать отвращение ко всякому «искусственному» лечению болезней, призывая довериться «естественным ресурсам» человеческого организма. Результаты наверняка были бы плачевными. Все несчастья, какие когда-либо терпел и по сегодняшний день терпит род человеческий, обусловлены тем фактом, что человек – animal sociale[35], происходили от недостатка знания или от несовершенного, неполного или неправильно применяемого знания – и никогда не были связаны с избытком оного, который невозможен. На чем я бы страстно желал завершить спор о высоких материях.