Диалоги

13. Гипотеза происхождения этики в результате превращения случая в стереотип (отклонения от начального состояния – в закономерность, повторяемую в поколениях) является – prima facie – «лучшей» методологически, чем гипотеза происхождения этики благодаря «исчезающим» причинам (переживаниям, например, «катастрофического» периода), поскольку представляет достаточный механизм и, одновременно, более экономичный, чем вторая, если принять во внимание необходимые действующие факторы («сущности» в понимании Оккама). Однако гуманитарными умами вторая гипотеза принимается легче, поскольку она обнаруживает, что нечто с точки зрения внешнего человека отвечает за создание конкретной этической системы; правда, признание ее приводит к дилемме: возникает ли этика «более гуманная» попросту тогда, когда отсутствуют проблемы (катастрофы), или же anima humana[57], однако, naturaliter bona est[58], то есть возникновение этики требует, в свою очередь, наличие фактора «положительной этической селекции»? Но трудно сохранять гипотезы в такой простой форме, потому что они основывают линейность фактора «этической селекции» (от недостатка к изобилию, от «жестокости» среды к такой же «деликатности», от угрозы к блаженству), в то время как этому не соответствует многомерный «призрак» действительно наблюдаемых систем этики в первобытных культурах. Это только мы здесь сознательно их упростили, утверждая, что всех их можно бы было разместить по одинаковой шкале. Таким образом, раз определение однозначной зависимости этических систем от влияющего на них фактора среды недопустимо, поскольку нельзя осмысленно говорить о том, что «гуманные» этические системы возникали якобы в «лучших» в бытовом смысле условиях (и наоборот), вернемся к схеме, по которой связные этические системы возникают благодаря влиянию бессвязных нарушений, исходящих от окружения, и таким образом мы заново открываем марковскую природу всего явления этикогенезиса как вероятностного перехода групповой морали через последовательные состояния к состоянию, которое оказывается стационарным – то есть выполняет роль «поглощающего экрана».

14. Марковский процесс принципиально не обладает памятью и обозначает вид «обучения», в высшей степени неэкономичный. Память об историческом прошлом функционирует в первобытной культуре неуверенно и неточно. Этикогенезис был в ней явлением таким неспешным, что действия, формирующие поведение общности, как-то ускользали от ее внимания. Как мы уже видели, спорной является локализация стохастического механизма, который закрепляет культурные образцы, но если среда принимает участие в генерировании марковской последовательности, это сотрудничество невозможно представить схематически, когда «хорошие условия» создают «хорошую» (в нашем понимании, то есть «гуманную») этику, а «плохие» – «плохую». Та или иная локализация стохастического генератора не имеет – по крайней мере в рамках этих рассуждений – большого значения, как и этот – нами почти не отмеченный – «этический минимум», который без ущерба можно свести к принципу коллективной кооперации, которая делает возможным выживание биологическое, а затем и социальное первобытной группы, и на основании которого возникают зародыши инструментальной деятельности. Стохастический генератор для нас является попросту механизмом, который случайно выбирает среди всех элементов возможных образцов человеческого поведения – такие системы этих элементов, которые составляют связное целое, наделенное участниками культурного процесса определенным значением. Таким образом, в целом этот процесс обладает аспектом физическим, а также представляющим как бы его обратную сторону – семантико-культурным. Быть может, исследовать этот первый аспект – все равно что пытаться – путем обнаружения чисто структурных отношений – создать формальные культурные модели по аналогии с языковедческими исследованиями, в которых мы стараемся понимание языка заменить поддающимися алгоритмической формализации грамматикой и синтаксисом.