Диалоги

ФИЛОНУС. Тогда прежде всего мы должны задуматься над тем, что, собственно, это такое – сознание? Итак, сознание – некое абстрактное понятие. Это только мы, постоянно о нем рассуждая, рассматриваем его как определенную сущность, такую же элементарную в переживании, как, например, способность видеть. По самой своей сути сознание является абстракцией. Если я утверждаю, что я что-то осознаю, то это значит, что я понимаю нечто, или нечто воспринимаю, или что-то думаю. Не более того. Но и не то же самое, поскольку, когда я вижу или думаю, то кроме того, что я вижу или думаю, я сознательно чувствую как бы «за этим», «сверх того» мое приближение, а это значит всего лишь, что ты видишь меня издалека, и ничего более. Разве не так?

ГИЛАС. В принципе, ты прав. Хотя я вообще-то не воспринимаю вещи таким образом, что я как бы сознаю то, что я сознаю эту вещь (или воспринимаю ее), однако если я умышленно сконцентрирую внимание на собственном акте восприятия, то обнаружу, что, кроме самого восприятия, я одновременно фиксирую и акт восприятия.

ФИЛОНУС. Разумеется, акт восприятия можно одновременно фиксировать в сознании. И что из этого следует? Ты можешь подумать, глядя на меня: «Я вижу Филонуса» или «Я осознаю, что вижу Филонуса», но это только одновременный с восприятием «мыслительный контекст». Точно так же я могу просто петь, а могу еще и петь об этом пении (то есть я пою, что пою) или же могу мысленно сказать, что я воспринимаю восприятие, но это всего лишь одновременная с восприятием попытка обобщить его, то есть включить в совокупность классов однотипных явлений, названных сознательными. Таким образом, ты пытаешься создать в себе дистанцию обобщения по отношению к простому акту восприятия, призвать на помощь классификационные способности своего разума и – тем самым – непосредственно вступить на путь создания абстрактного понятия «сознания вообще». Если я думаю о чем-нибудь, то я просто думаю об этом «что-нибудь». Этим «что-нибудь» может быть также и мышление, сам мыслительный процесс. Однако в мышлении всегда присутствует некий его определенный объект. Если бы «мышление о мышлении» качественно отличалось бы от «мышления о поедании», то так же, как ты допускаешь существование «осознания собственного сознания» (его называют «самосознанием»), ты должен будешь допустить существование и более высокого уровня, который мы выразим так: «Гилас думает о том, как он думает о собственном мышлении». Тут тебе уже будет «сознание третьей степени», и этот regressus[12] можно было бы повторять ad infinitum[13], из чего бы, разумеется, следовало, что существует бесконечное количество «этажей сознания». А это – абсурд. Конечно, мы можем абстрагироваться от любого объекта, а заодно и от процесса абстрагирования, и от сознания как явления, но в каждом таком мыслительном акте существует его данное содержание – конкретное, единственное, и ничего, кроме него. И поэтому, как ты видишь, понятие сознания включает некие общие черты столь различных психических явлений, как ощущение, мышление, видение и т.д. Спроси, наконец, ребенка, есть ли у него сознание, и окажется, что он вообще не знает, о чем ты его спрашиваешь, хотя, если ему шесть или семь лет, ты, наверное, не откажешь ему в наличии сознания?

ГИЛАС. Хорошенькое дело! Значит, по-твоему, получается, что сознания вовсе нет? Ты очень остроумно все о нем растолковал, и что же нам осталось выяснить? Не считаешь ли ты это несуществующей проблемой? Может, ты в последнее время заделался физикалистом? Что же касается примера с ребенком, то будь любезен, подумай, можно ведь говорить прозой, ничего о ней не зная. Следовательно, и сознанием можно обладать, ничего об этом не ведая.