Читаем Диалоги полностью

ФИЛОНУС. Досточтимый Гилас, давно не случалось мне услышать от тебя такого обилия высказываний, отражающих искажение мысли. Во-первых, наверняка невольно (мне не хотелось бы думать иначе) ты дал понять, что, если человека убивают во сне или – говоря в более общем смысле – в таком состоянии, когда он ничего не знает о грозящем ему убийстве, то таким образом ему причиняется меньший вред, чем если бы он осознавал свою близкую кончину. Эту проблему, как относящуюся к этике, я обойду молчанием. Во-вторых, я начинаю подозревать, что ты руководствуешься совершенно неразумными метафизическими опасениями. Так, непонятно почему, тебе представляется, что когда после смерти человека создается его копия, нужно, чтобы эта копия была как можно ближе к тому месту, где человек перестал существовать. В твоем примере укладывание в одну и ту же кровать и сон должны создавать как бы наилучшие условия для удачной «пересадки» личностного «я» из одного тела в другое, из того, которое существовать перестало, в то, которое существовать начинает. Это – проявление иррациональной веры в то, что «я» есть некая монолитная сущность, нераздельная, ни к чему не сводимая, и это «я» должно быть перенесено из одного тела в другое, что является изложением чистейшей метафизики, какую только я могу себе вообразить. Но речь ведь идет не о том, чтобы видимость, сформированная внешними обстоятельствами, соответствовала нашим наивным верованиям, как, например, близость умершего и его копии, состояние беспамятства (полагаю, ты думал о несчастном случае на операционном столе и хотел подогнать ситуацию именно под это), а о том, чтобы логическим путем прийти к заключению, которое справедливо при всех обстоятельствах, в каких только воскрешение из атомов можно себе представить. Хороша была бы теория гравитации, справедливая только для яблок, падающих на землю, а применительно к грушам или, там, к лунам бессильная! Что ты скажешь о таком образе будущего? Каждый человек, отправляющийся в опасное межзвездное путешествие, оставляет дома свою «атомную схему внешности». Если получено известие, что человек во время экспедиции погиб, семья приводит в действие машину, после чего мертвец тут же выходит из недр машины живой и здоровый, ко всеобщей радости и веселью. Если этот человек погиб в пламени звезды Гончего Пса, скажешь ли ты, что копия есть продолжение умершего, или же расстояние между точками смерти и воскрешения не позволит тебе утверждать подобное?

ГИЛАС. По существу, поскольку в обоих случаях – моем и твоем – нет принципиальной разницы в том, что касается сути воссоздания, следует заключить, что копия является продолжением.

ФИЛОНУС. Да? А если выяснится, что информация была ложная и тот, кто отправился в путешествие, вернется живой – что тогда?

ГИЛАС. Тогда, разумеется, окажется, что семья была введена в заблуждение, и что человек, созданный машиной, всего лишь имитация, копия, что он является двойником.

ФИЛОНУС. Так от чего же зависит подлинность преемственности? От того, что известие о смерти верно?

ГИЛАС. Да.

ФИЛОНУС. И какая связь между прибывшей со звезд информацией и структурой человека, который выходит из машины, созданный в ней из атомов? Между этой информацией и его мыслями, всей его личностью? Никакой. Верно ведь?

ГИЛАС. Действительно, никакой.

ФИЛОНУС. Ну а каким же образом то, что никоим образом не связано с личностью и индивидуальными особенностями человека, может иметь решающее влияние на то, является ли он тем самым, который отправился к звездам, или же он всего лишь такой же, то есть абсолютно чужой, существующий одновременно с первым двойник?

ГИЛАС. Не знаю, честное слово. Разреши, друг, я попробую по-иному подступиться к этой проблеме. Когда ты создашь копию после смерти человека, то ты можешь назвать ее продолжением, можешь не называть, однако же спорность обнаруживается только на словах, поскольку человек продолжает свое существование, он живет. С одинаковым успехом можно было бы препираться о том, существую ли сегодня «я вчерашний» или же «меня вчерашнего» сегодня уже не существует. Подобно тому, как невозможно передать в словах эту проблему, так же нерешаем вопрос, является ли копия «тем самым человеком» или же только «таким же». Разница несущественна, потому что она не меняет реального факта, актуального состояния. Таким образом, альтернатива здесь не более чем видимость.

ФИЛОНУС. Альтернатива – это видимость? Вообще она не существует? Как же так? Ведь один из двух вариантов развития событий должен иметь место: или через пятнадцать минут ты погибнешь от руки тирана и пустота поглотит тебя на веки, созданная же копия будет как бы близнецом, поразительно на тебя похожим, который всем заменит потерю полностью и совершенно, и только ты один существовать уже никогда не будешь, – или же благодаря машине ты сам глаза откроешь и желанный зефир в легкие вдохнешь. Разве есть иной, третий вариант?

ГИЛАС. Не знаю. Может быть, есть. Позволь, я буду размышлять вслух. Пока человек живет, его продолжение невозможно. Ты согласен?

Перейти на страницу:

Все книги серии Philosophy

Софист
Софист

«Софист», как и «Парменид», — диалоги, в которых Платон раскрывает сущность своей философии, тему идеи. Ощутимо меняется само изложение Платоном своей мысли. На место мифа с его образной многозначительностью приходит терминологически отточенное и строго понятийное изложение. Неизменным остается тот интеллектуальный каркас платонизма, обозначенный уже и в «Пире», и в «Федре». Неизменна и проблематика, лежащая в поле зрения Платона, ее можно ощутить в самих названиях диалогов «Софист» и «Парменид» — в них, конечно, ухвачено самое главное из идейных течений доплатоновской философии, питающих платонизм, и сделавших платоновский синтез таким четким как бы упругим и выпуклым. И софисты в их пафосе «всеразъедающего» мышления в теме отношения, поглощающего и растворяющего бытие, и Парменид в его теме бытия, отрицающего отношение, — в высшем смысле слова характерны и цельны.

Платон

Философия / Образование и наука
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука

Похожие книги