Диалоги об искусстве. Пятое измерение

К Рембрандту, не являясь напрямую его учениками, но по своему ощущению природы приближаются несколько голландских художников. В коллекции Пушкинского музея находится замечательный пейзаж «Вид в Гелдерланде» Филипса Конинка. Это мастер так называемых панорамных пейзажей, его можно назвать поэтом голландской равнины, но она у него не столь безмятежна и спокойна, как в пейзажах Ван Гойена, – у Конинка бескрайняя, эпическая широта. В его пейзажах, как правило, не бывает кулис, то есть крупных деревьев или каких-то построек, поставленных слева и справа, которыми нередко в XVII столетии обрамляют свои картины художники. В его картине главное место занимают небо и часть равнины со светлыми и темными пятнами, которые зависят от движения облаков, от того, в какой мере облака наплывают на солнце. В глубине картины – поля, рощи, поселение, даже фигурки людей, но главное ощущение от этого пейзажа – волнующая безмерность этих далей.

Еще один пейзаж, я бы сказала, рембрандтовского направления в собрании Пушкинского музея – это «Беление холста под Харлемом» художника Иоганна Томаса ван Кессела. Изображен распространенный в голландской живописи сюжет, но это не ровное, спокойное описание дорогого художнику мира, это его попытка осмыслить и увидеть в нем что-то большее, чем просто вид. На переднем плане уходят в глубину или, как мне представляется, в большей мере надвигаются на зрителя как бы в обратной перспективе белые полосы, лежащие на земле, – это холст, и его выбеливают на солнце. Казалось бы – пейзаж, но для голландца XVII века был понятен и второй смысл этой картины: в Апокалипсисе, в рассказе о начале Страшного суда, есть рассуждение о белых одеждах праведников, в которые они облачатся перед Страшным судом, – это намек на блаженные души, идущие в дальний мир в белых одеждах. Эмблематический, символический замысел был характерен для многих картин голландских художников, но эта аналогия понятна и нам, и не только потому, что мы знаем сюжет, но и по тому, как он воспроизведен в картине, – две трети полотна занимает небо, вдали мы видим городское предместье, башни, несколько домов, фигуры людей, но сильное перспективное решение белых полос, обращенных к зрителю, вид сверху, который художник как бы бросает на расстилающуюся перед ним местность, придает возвышенный, напряженный смысл этому пейзажу.

Еще одна картина рембрандтовского настроения в Пушкинском музее – «Вид на Эгмонт-ан-Зее» художника Якоба ван Рёйсдала. Это крупный художник, но очень неровный, разнообразный, но в каких-то своих лучших произведениях он, несомненно, идет за Рембрандтом. Относительно небольшая по размеру картина, для которой автор неслучайно выбирает вертикальный размер. В центре пейзажа, в глубине, находится высокая башня, к ней ведет дорога, вдали виднеется городок, море. Весь этот пейзаж наполнен сильным эмоциональным переживанием, мы перед лицом какой-то драматической ситуации – она ощущается и по тому, как написана земля, а она здесь больше похожа на море, чем на землю, и по тому, как переживает эту эмоциональную ситуацию небо, и по тому, как удивительно найден мотив вздымающейся в центре башни. Дополняет это ощущение напряжения световой удар в центре полотна, который освещает землю.

Джованни Паоло Паннини. «Папа Бенедикт XIV посещает фонтан Треви», ок. 1750 (холст, масло)

Одна из самых сильных работ Якоба ван Рёйсдала, раскрывающая его талант и умение воплотить драматизм в пейзаже, – это «Еврейское кладбище» из Дрезденской галереи. Художник поднимает тему смерти и бренности бытия, показывает роскошные надгробия – аллегорию тщетности погони за земной славой, а вокруг кладбища раскинулся прекрасный ночной пейзаж, который вызывает у зрителя чувство меланхолии и тревоги, потому что вокруг безлюдная горная местность, возвышаются мрачные средневековые развалины, небо заполнено грозовыми тучами, и страшная белая мертвая береза на переднем плане картины.

XVIII век

Италия. Ведута