Речь обычно держал Доннер, и диапазон его тем был необычайно широк — от кубинской революции до эндшпиля два коня против пешки. Доннер очень увлекся тогда этим редким окончанием: ему был заказан учебник по эндшпилю для начинающих, и он решил открыть его анализом этой концовки. Объясняя нам тонкости эндшпиля, Хейн все время упоминал фамилию Троцкого; сначала я поправлял его, указывая, что один из вождей Октября не имеет никакого отношения к замер; чательному этюдисту, на исследования которого ссылался Доннер, на потом махнул рукой и следил — разумеется, вслепую — только за ходощ его анализа.
Эксперимент с ночевкой в Амстердаме продержался только год. Заканчивавший партию раньше других — чаще всего им оказывался я — должен был дожидаться своих коллег, игравших все пять часов; случалось, трое ожидали кого-то одного, мучившегося в раздумьях над записанным ходом, — словом, неудобства перевесили сладость сна в co6i~ ственной постели.
В гроссмейстерском турнире 1979 года впервые приняла участие представительница прекрасного пола. Сейчас этим никого не удивишь, но тогда участие Ноны Гаприндашвили было чем-то из ряда вон выходящим. Лев Полугаевский очень нервничал перед партией с ней.
—Что же делать? - спрашивал он у меня во время вечерней прогулки. — Я еще никогда не играл с женщиной, что мне играть завтра?
Как мог, я старался успокоить его:
—Но у тебя же белые, голыми руками она тебя не возьмет...
Что с того, что белые, — стоял на своем Лёва, — она же волжский гамбит играет, легко сказать — белые. А ты видел, как она вчера Никола-ца в двадцать ходов разнесла?
Ну, пойдешь конь эф-три на третьем ходу, будешь держать оборону, — давал я вялые советы.
А если возьмет и потом е-пять? Тогда что? Нет, тебе легко говорить...
Лёва как в воду глядел: его соперница после ходов l.d4 £tf(6 2.с4 с5 3. £rf3 cd 4.£i:d4 действительно пошла 4...е5, но после 5.£fo5 d5 6.cd JLc5 7.£бсЗ сразу перешла к атаке, сыграв 7...е4. Полугаевский побледнел, покрылся испариной, но пешку взял и быстро выиграл партию.
Я отыграл в Вейк-ан-Зее с десяток турниров, проведя здесь в общей сложности больше полугода. Дважды выигрывал турнир, случались и неудачи, бывало всякое, но каждый раз ёкает сердце, когда, приближаясь к месту назначения, вижу виадук с огромным натянутым на нем транспарантом, где меняется только цифра в начале текста: Chess tournament. Wijk-aan-Zee.
Мы позвонили по телефону главному врану расположенной на одном из чудесных каналов Амстердама специальной клиники и получили разрешение посетить ее. В этой клинике проходят оздоровительный курс заболевшие шахматной игрой.
Главный врач лично приветствовал нас у обитых железом дверей, после чего мы проследовали за ним мимо пожарных брандспойтов, ведер с песком и огнетушителей, несколько затруднявших вход в клинику.
—Жители близлежащих домов уже начали подозревать что-то, — сказал главный врач, —поэтому мы должны были принять кой-какие меры, но проходите, пожалуйста, и чувствуйте себя как дома. Мы сталкиваемся с полным непониманием нашей деятельности. Общественность даже не представляет себе, какие ужасные последствия может иметь отравление шахматами. Начинающаяся обычно совершенно невинно, чаще всего со школьным приятелем, забава эта нередко поощряется и родителями. Тот факт, что особенно злостную роль играет нередко мать ребенка, нас, специалистов, приводит в изумление. Это начинается как игрушка, но очень скоро перерастает в скверную привычку, можно сказать пристрастие, без которого эти люди не могут больше существовать. Они совершенно теряют интерес к окружающему миру и общаются только друг с другом. Потам следует стремительное падение. Они опускаются окончательно, у них нет постоянного местожительства, едят они всухомятку и поглощают огромное количество кофе. Зрение ухудшается, так же как обоняние и слух. В конце концов они вынуждаются к постоянному бродяжничеству; они странствуют из Монреаля в Москву и из Бухареста в Буэнос-Айрес, полностью захваченные страстью к тому единственному, что только и имеет для них какой-то смысл.
Между тем мы очутились в большом зале, где сидели, лежали и бродили примерно пятьдесят человек различного возраста. Никто из них не разговаривал друг с другом.
— Это наши ходячие больные, — продолжал гостеприимный хозяин, приглашая подойти поближе блондина лет восемнадцати. — Полюбуйтесь, это типичный случай. Недавно на улице он сказал девушке: «Я — конь, и вы, девушка, стоите под шахом». Милое создание, находясь под впечатлением увиденной накануне по телевизору передачи об изнасилованиях, с криком бросилось прочь, а полиция переправила молодого человека прямехонько к нам. Посмотрите, как он грязен и какие у него голодные круги под глазами. Последние месяцы он ночевал в шахматном кафе. Для начала мы должны бу-