Диалоги с Владимиром Спиваковым

СПИВАКОВ: Сейчас Давид Айхон – один из крупнейших джазовых музыкантов Испании.

Когда «Виртуозов» легализовали, я сразу связался с Альфонсо и сообщил, что теперь мы официально стали государственным камерным оркестром Министерства культуры СССР и имеем полное право выезжать за рубеж. Он с ходу предложил гастроли, спонсором которых выступит герцогиня Альба. Мы, конечно, ахнули – сразу Гойя пришел на ум. В Испании нас ожидал грандиозный успех, нас приветила испанская знать и герцог Бадахос, который приходился мужем принцессе донье Пилар, родной сестре короля.

Мы того стоили: в «Виртуозах Москвы» был абсолютно звездный состав – это Михаил Копельман, первая скрипка Квартета имени Бородина, вторые скрипки возглавлял Андрей Абраменков, который многие годы работал с Баршаем и был второй скрипкой бородинцев, оттуда же альтист Дмитрий Шебалин (к слову, сын знаменитого композитора, который, как и многие, попал под сталинский бульдозер и был снят с поста директора Московской консерватории) и виолончелист Валентин Александрович Берлинский, феноменальный человек, с которым мы дружили до последнего дня его жизни. В оркестре также играли замечательные музыканты Аркадий Футер, Борис Куньев, Александр Гельфат, мой ученик Борис Гарлицкий, Юрий Башмет, который сидел помощником концертмейстера у Шебалина в группе альтов. Согласись – это невероятный, звездный состав.

Классика и генеральная линия

ВОЛКОВ: Вас ждал мировой успех. В Нью-Йорке я часто сталкиваюсь с людьми, для которых посещение концерта «Виртуозов Москвы» стало первой встречей с классической музыкой. И я знаю несколько счастливых супружеских пар, которые познакомились на концертах «Виртуозов Москвы», сошлись вкусами и в итоге поженились. Они до сих пор вспоминают ваши концерты как важную веху в их личной жизни. Как мне видится, «Виртуозы Москвы» стали не просто музыкальным коллективом, они стали общественным явлением. Как это получилось? Ты со своим коллективом оказался в нужное время в нужном месте?

СПИВАКОВ: Очень часто не мы выбираем время, а время выбирает нас. Я думаю, что время выбрало «Виртуозов Москвы», и конечно, мы появились не на голом месте, а многому учились у других коллективов. Меня на создание «Виртуозов» вдохновили два оркестра – под руководством Рудольфа Баршая и английский «Академия Святого Мартина в полях», которым руководил Невилл Марринер. Я англичан этих услышал в Праге, они меня совершенно покорили точностью исполнения, блеском и аристократизмом. Вот такой оркестр хотел бы я создать, подумалось тогда.

ВОЛКОВ: У меня сложилось впечатление, что этот период семидесятых годов ознаменовал какой-то перелом в жизни аудитории классической музыки. Во многом в эти годы обозначился кризис этого вида искусства, в том смысле, что стали уходить из жизни люди, чьи вкусы сложились в тридцатые – сороковые годы, когда классика была как никогда востребована российским слушателем. И тут есть парадокс, потому что это были годы террора и жесткого сталинского правления.

Сталин – что сейчас подзабыто – был большим любителем классической музыки. В его представлениях о формировании настоящего советского человека отводилось ей очень большое место, в особенности – русским композиторам. Ее усиленно пропагандировали и даже, можно сказать, насаждали. Сталин принимал необходимость легкого жанра для народа, он говорил: у нас есть всякая музыка, кто-то хочет слушать эстраду – у нас есть для них эстрада, кто-то хочет романсов – есть романсы. Но продвигалась классическая музыка. Мы просто должны признать этот исторический факт. Мы знаем, что Сталин регулярно посещал музыкальные спектакли в Большом театре…

СПИВАКОВ: Он приходил и садился в свою ложу, публика и артисты начинали перешептываться: Сталин сегодня присутствует на спектакле. И конечно, волновались в десятикратном размере. И вот, вероятно на таком нервном срыве, один тенор пустил петуха, что называется. Сталин спросил: «Кто это?» Ему отвечают: «Народный артист такой-то». «И добрый же у нас народ!» – вздохнул вождь.

Смерть Сталина

ВОЛКОВ: Мы, рожденные в 1944 году, в полной мере не ощутили ужаса этого режима, поскольку к тому моменту, когда мы стали «мыслящим тростником», он был уже несколько расшатан. У меня о том времени воспоминания на уровне восприятия цвета. Конец сороковых – начало пятидесятых в моем детском сознании окутаны какой-то серой пеленой. В семье у нас выписывали газету «Правда», «Пионерскую правду» и журнал «Пионер» – и всё было очень серое. И вдруг в один день пришел журнал «Пионер», который не был серым, как обычно. Его обложка была черно-красной: на красном фоне был помещен портрет Сталина в черной кайме. Это был 1953 год. И это был рубеж. С этого момента краски начали постепенно возвращаться в жизнь.